Вопрос 12. Последствия падения редуцированных в области гласных.
Ъ и Ь утратились как самостоятельные фонемы.
Появились регулярные чередования О / нуль звука, Е / нуль звука. Эти чередования принято называть беглостью гласных. Именно на основании этого явления в современном русском языке можно восстановить древнерусский фонетический облик слова.
В новом закрытом слоге подверглись удлинению гласные О и Е. В старорусском и белорусском языках это удлинение оказалось неустойчивым и на современном состоянии этих языков не отразилось. В украинском же языке удлинение оказалось устойчивым: вновь образовавшийся звук стал не только долгим, но и сначала дифтонгизировался, а потом сузился, совпав по звучанию со звуком, обозначавшимся в кириллице буквой «ѣ». Дальнейшая судьба «нового ятя» совпала с судьбой древнего ятя. В украинском языке эти звуки изменились в [i], смягчающий предшествующий соглпасный: столъ → стōл → стиол → стiл; шесть → шēст΄ → шиэст΄ → шiст΄ (орф. шiсть) (ср. дѣдъ → укр. дiд). Это явление получило название «украинский икавизм».
Вопрос 13. История редуцированных <ы> <и>.
Материал из УМКД (стр.33).
В говорах, легших в основу русского языка, сильные перешли в о, е .
В говорах, легших в основу укр. и бел. языков, сильные перешли в ы, и .
٭dobrўjь добр о й , укр. добр и й , белорус. добр ы .
٭sinьjь син е й, укр. син и й, белорус. син и .
Молодой, молод и й, м а л а ды
В русском литературном языке такое произношение сохранилось лишь под ударением (прил. молодой, живой, фамилии Толстой, Дикой ). В безударном положении мы произносим ъ, ь. Написание сохраняется под влиянием старославянской традиции (добрый, красный, синий великий).
Вопрос 14. Последствия падения редуцированных в области согласных.
Возникла тенденция к снижению звучности в конце слова: до|мъ → дом, жь|нь|ць → жнец. В связи с этим происходит оглушение звонких согласных в конце слова : др.р. родъ → [рот], др.р. лоугъ → [лук].
Возникают ранее невозможные группы согласных, например, двойные согласные (осеньнии → осенн ий, русьскыи → русс кий), два взрывных рядом (лодъка →лодк а, пътица → пт ица), рядом оказываются глухие и звонкие согласные, твердые и мягкие;
В возникших группах согласных происходит ассимиляция звуков , которая в древнерусском языке носит регрессивный характер (то есть последующий звук оказывает влияние на предыдущий):
По звонкости: др.р. съдѣлати → [зд]елать;
По глухости: др.р. близъко → бли[ск]о;
По мягкости: др.р. съдѣлати → [з΄д΄]елать;
По твердости: др.р. тьмьно → те[мн]о.
Вследствие оглушения в конце слова или ассимиляции звука [в] возникает собственно русский [ф] : др.р. въ кръвь → [ф] кро[ф΄].
Диссимиляция : др.р. коньчьно → коне[шн]о , др.р. мѧгъкыи → мя[хк]ий , др.р. легъкыи → ле[хк]ий.
Из-за трудности произношения образовавшихся групп согласных происходит их упрощение – один из согласных выпадает: оустьныи [усный], звѣздьныи [звёзный], сълньце [сонце].
После утраты редуцированных на конце слова твердые мягкие согласные перестали зависеть от последующих гласных, приобрели независимость. Исчезли силлабемы.
___________УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ КАЗАНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Том 157, кн. 5 Гуманитарные науки
УДК 811.161.1
К ВОПРОСУ О ПАДЕНИИ РЕДУЦИРОВАННЫХ ГЛАСНЫХ В ДРЕВНЕРУССКОМ ЯЗЫКЕ: ХРОНОЛОГИЯ, ФОНОЛОГИЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ, ОТРАЖЕНИЕ В ПАМЯТНИКАХ
М.Б. Попов
Аннотация
В статье рассматриваются некоторые дискуссионные вопросы относительной и абсолютной хронологии падения редуцированных гласных в древнерусских диалектах, а также особенности его фонологического механизма. Фонологическая теория и материал памятников письменности XII в. подтверждают гипотезу о фонологизации нового Ь до полной утраты слабого редуцированного гласного в следующем слоге. На основании противопоставления в рукописях XIII - XIV вв. написаний с е, о и ь, ъ развивается концепция сравнительно позднего (после изменения сильных редуцированных в [е] и [о]) исчезновения редуцированных гласных из системы фонем. Понятие абсолютно слабой позиции, весьма неоднозначно оцениваемое в палеорусистике, рассмотрено в контексте гипотезы В.М. Маркова о неорганических редуцированных как спусковом крючке падения редуцированных гласных.
Ключевые слова: древнерусский язык, историческая фонология, падение редуцированных гласных, абсолютно слабые позиции, книжное произношение, новый ять.
Падение редуцированных гласных не только привело к их исчезновению из системы фонем, но и затронуло основы звукового (и не только звукового) строя древних славянских языков. Предпосылки его были одинаковыми у различных славян, а вот утрата редуцированных гласных происходила уже в отдельных славянских языках и диалектах в разное время. Даже восточные славяне не представляли монолитного единства в отношении падения редуцированных гласных. Столь масштабное изменение требовало значительного времени для своего полного осуществления. В древнерусском языке оно - при максимально широком подходе -заняло период с конца XI по XIV в. включительно, пройдя несколько этапов.
Падение редуцированных гласных в древнерусском языке хорошо отражено на письме, поэтому состояние еров в датированных памятниках традиционно имеет первостепенное значение для определения времени, а в ряде случаев и места написания недатированных древнерусских рукописей, в том числе с широкой датировкой. Кроме того, то, что мы знаем о падении редуцированных в древнерусском языке благодаря наличию сравнительно большого числа древних памятников, может быть спроецировано на другие славянские языки, в которых падение редуцированных происходило раньше, а его начальные этапы недостаточно засвидетельствованы памятниками письменности.
М.Б. ПОПОВ
Несмотря на изученность истории редуцированных гласных в древнерусском языке, многие проблемы остаются дискуссионными. Ряд корректировок вносится по мере введения в научный оборот нового материала и появления теоретических решений, в значительной степени основанных на данных диахронической типологии. В статье рассматриваются некоторые из таких проблем.
Вопросы абсолютной и относительной хронологии падения редуцированных гласных всегда были в центре внимания палеорусистов, причём ряд гипотез, касающихся истории диалектного членения древнерусского языка, прямо выводится из того, что падение редуцированных в его диалектах происходило неодновременно. Ярким примером может служить гипотеза Н.С. Трубецкого о связи русско-украинских диалектных различий с разновременностью прохождения падения редуцированных на севере и юге древнерусской территории . Гипотеза Трубецкого находится в прямой зависимости от вывода А.А. Шахматова о том, что в южных говорах древнерусского языка редуцированные гласные утратились на век раньше (середина XII в.), чем в северных (середина XIII в.) . В свою очередь выводы Шахматова основывались на материале древних памятников письменности. В частности, он опирался на состояние еров в южном (галицко-волынском) ДЕ11641 и в северных новгородских грамотах 60-70-х годов Х в. и РП1282, которые в полном объёме отражали не только утрату слабых (у Шахматова, «полукратких глухих»), но и изменение сильных («кратких глухих») редуцированных. ДЕ1164, действительно, является самой ранней (хотя и не самой типичной для своего времени) крупной датированной рукописью, в которой очень последовательно отражено прояснение сильных редуцированных. Ни Мст, ни ГЕ1144 - южнодревнерусские памятники первой половины XII в. - ещё не отражают прояснения сильных редуцированных. Кроме того, ДЕ1164 является не только древнейшим памятником, отражающим полномасштабное прояснение сильных редуцированных, но и самой ранней датированной рукописью, фиксирующей новый Ъ. К тому же времени фактически относится Евф1161, где немало пропусков слабых еров (например, кто, кнлзь, вЪчнЦЮ, спаса, црькви), но нет ни одного написания, отражающего прояснение сильного редуцированного (чьстьныи, чьстьногс, крьстъ; ср. также отсутствие прояснения в корнях типа *tbrt, в которых [ь] перед плавным был сильным и которые переданы «по-старославянски»: дрьзнеть, црькви), причём в памятнике хорошо представлен новый Ъ (камЪньгс, нЪ изнесЪть, изнесЪть, игоумЪньд). ДЕ1164, последовательно передающее новый Ъ и изменение редуцированных не только в слабой, но и в сильной позиции, всегда рассматривалось как памятник, материал которого хорошо согласуется с традиционной гипотезой о заместительном продлении гласного в новых закрытых слогах (перед утраченным слабым редуцированным следующего слога), выдвинутой ещё Ф. Миклошичем в середине XIX в. и принятой А.А. Потебней и другими учёными. А.И. Соболевский, обнаруживший новый Ъ в галицко-волынских рукописях XII - XIV вв., также рассматривал его как результат удлинения [е], который ничем кроме длительности не отличался от [е] . *
Согласно гипотезе, до сих пор преобладающей в палеорусистике, после утраты слабых редуцированных в новых закрытых слогах происходило не только заместительное удлинение гласных [е] и [о], которые значительно позднее давали в украинском [i] (возможно, через промежуточную стадию дифтонгов), но и прояснение сильных редуцированных в [е] и [о]. Впрочем, параллелизм прояснения сильных редуцированных и появления нового Ъ не вполне согласуется с данными Евф1161. Уже А.И. Томсон, критически оценивая теорию заместительного продления с общефонетических позиций, указывал, что гласные в закрытых слогах обычно короче, чем в открытых, поэтому если удлинение и имелось в древнеукраинском языке, то оно должно было происходить в условиях существования слабых редуцированных в следующем слоге . С фонологических же позиций убедительная критика теории заместительного продления содержится в работах Ю.В. Шевелева и П. Гарда . Альтернативный (и более убедительный, на наш взгляд) подход исходит из того, что [е] и [е] различались по подъёму, а не по количеству; соответственно, [е] переходил в [е] вследствие повышения подъёма под влиянием слабого [ь], который, как и [е], был гласным средневерхнего подъёма . Независимо от того, какой признак [ь] вызвал изменение [е] > [е], новый [е] должен был фонологизоваться до утраты слабого [ь] (возможно, непосредственно перед этим), так как после его утраты перестали бы существовать и условия, вызывавшие удлинение и/или сужение [е], превращающее его в [е].
Таким образом, теоретически можно предположить возможность существования памятников с новым Ъ, которые не отражали бы утраты неконечных слабых редуцированных. Мы располагаем, по крайней мере, одним таким памятником - СуздЗм, палеографически датируемым XII в. (или даже его первой половиной). Если более древняя датировка верна, то это самый ранний памятник с новым Ъ. Как показало детальное исследование весьма необычной, но довольно последовательной графико-орфографической системы СуздЗм, новый ять в нём обозначается буквой Ъ (ср.: ееЪсьскЪе вместо ееесьскЪи, дъчЪриео вместо дъчерию), а все как слабые, так и сильные еры сохраняются (ср.: ееЪсьскЪе, мирьные, въ мирЪ, дъчЪриео, сънъ и др. ). Кроме того, при последовательном сохранении слабых и сильных еров в СуздЗм буквами ь и ъ обозначаются не только [ь] и [ъ], но и [е] и [о] (например, рабъма вместо рабома, пъмъзи вместо помози, крьсть вместо крьсте, хрьщьнии вместо хрьщении, нарьчьныма вместо нареченыма и др.). Наряду с новым Ъ в памятнике отражается новое о галицко-волынского типа. Различие между новым Ъ и новым о заключается в том, что в первом случае [е] в позиции перед слабым [ь] совпадает с уже существующей фонемой [е] и соответственно обозначается буквой Ъ, а во втором - [о] даёт новую фонему [о], для которой в алфавите, естественно, не было предусмотрено особой буквы. Для обозначения [о] в СуздЗм используется о (например, своима, отрокъ, гьорьгиео вместо георьгию, живоътьные), а для старого [о] - ъ. Видимо, в СуздЗм представлена графическая система, которая сформировалась после возникновения новых Ъ и о, но до утраты слабых редуцированных следующего слога и прояснения сильных в [е] и [о]. Из двух альтернативных решений - обозначать на письме различие между [е], [о] и [е], [о], пожертвовав различением [е], [о] и [ь], [ъ], или, наоборот, сохранить различение
М.Б. ПОПОВ
[е], [о] и [ь], [ъ], игнорируя новое противопоставление, - в условиях начавшегося падения редуцированных гласных было выбрано первое. Таким образом, СуздЗм отражает такое состояние звуковой системы галицко-волынского говора, когда фонологическое изменение - появление новых [е] и [о] - уже осуществилось (так как на письме отражаются только фонологические различия), а условие, вызвавшее его, - наличие слабого редуцированного в следующем слоге - ещё сохранялось.
Возвращаясь к вопросу о разном времени падения редуцированных гласных на юге и севере Руси, отметим, что уже во времена А.А. Шахматова были известны древнерусские письменные памятники, которые противоречили его гипотезе об утрате редуцированных в новгородском диалекте только во второй половине XIII в. Так, в ВарлХут сильные редуцированные проясняются (например, за волховомъ, на волхевьци, корь, волмина при съ двЪма, рьль, пожьнь и др.), причём в трёх случаях из пяти о на месте ера пишется в корнях типа *tbrt, которые, по мнению Шахматова, наиболее убедительно доказывают переход [ь] и [ъ] в [е] и [о] в языке писца, так как здесь невозможно предполагать воздействия церковнославянской орфографии.
С точки зрения отражения редуцированных гласных одной из загадочных древнерусских рукописей долгое время было Мил. До последнего времени оно на основании нелингвистических данных косвенно датировалось 1215 г. (в лучшем случае - конец XII в.). По состоянию еров, даже с учётом его новгородского происхождения, Мил примыкало, скорее, к памятникам XI - начала XII в., чем к памятникам начала XIII в., так как в нём практически отсутствуют написания, отражающие прояснение редуцированных, а количество пропусков слабых еров ограничивается типичными для начала XII в. случаями. В Мил написания с е и о на месте [ь] и [ъ] в сильной позиции отмечены только формами: скрьжеть sic! 24в, 34б-в, 35а, 64в (постоянно с ь на конце), смоковь 104б, смоковьница 154в (дважды), -цю 119а, 127б (-цоу), 127в (дважды), 142в, 154б, w смоковьница 133б, 157а, смоковьничьское 154в и токмо 154в . Написания с е и о, несомненно, проникли в Мил из южнославянского протографа. И.А. Фалёв приводил материал Мил в качестве наиболее убедительного свидетельства того, что полностью падение редуцированных гласных в северных древнерусских говорах осуществилось лишь в первой половине XIII в., поскольку в этом памятнике отсутствуют примеры прояснения редуцированных в корнях типа *tbrt . Недавнее исследование Г.А. Молькова подтверждает отсутствие в Мил написаний с прояснением редуцированного гласного в таких корнях . Эту загадку Мил в настоящее время можно считать разрешённой благодаря усилиям ряда исследователей, которые убедительно доказали, что рукопись на целый век старше, чем традиционно считалось .
Хотя исследование новгородских берестяных грамот внесло некоторые уточнения в наши представления о хронологи падения редуцированных гласных (естественно, в сторону удревнения), в целом материал берестяных грамот подтверждает традиционную точку зрения, что активный процесс утраты слабых редуцированных в новгородском диалекте происходил в течение всего XII в., начавшись со второй четверти XII в. и завершившись к XIII в. Что касается перехода сильных редуцированных в [е] и [о], то он начался во второй половине XII в. и в целом завершился ко второй четверти XIII в. (см., например, ).
К ВОПРОСУ О ПАДЕНИИ РЕДУЦИРОВАННЫХ ГЛАСНЫХ...
Значение берестяных грамот для понимания падения редуцированных гласных очевидно: мы имеем материал в наименьшей степени, насколько это возможно, зависимый от церковнославянского влияния (в частности, от южнославянских протографов), который к тому же представлен как корпус с XI до XV в., то есть на протяжении всего (хотя и неравномерно по векам) периода, в рамках которого проходило падение редуцированных гласных в его широком понимании. Однако очевидны и недостатки берестяных грамот как источника в отношении редуцированных гласных. Во-первых, небольшой объём и специфика текстов часто не даёт необходимого материала для статистической обработки и сопоставления с данными книжных памятников; во-вторых, новгородский «уклон» в корпусе грамот не позволяет сопоставить однородные данные, относящиеся к разным диалектам, в частности, север и юг Руси; и, в-третьих, наличие так называемой бытовой (неполноразличительной) графической системы письма, для которой характерны различные типы неэтимологического употребления букв ъ/о и ь/е/Ъ, конечно, затрудняет фонетическую расшифровку, тем более что большинство грамот с таким смешением приходится на XII - XIII вв., то есть именно на тот период, когда происходит активный переход сильных редуцированных в [е] и [о].
Долгое время историки русского языка пытались обнаружить фонетическую подоплёку смешения ъ/о, ь/е/Ъ в памятниках древнерусской письменности (не только в берестяных грамотах). А.А. Шахматов видел в нём явление графическое, но считал, что оно вызвано прояснением сильных редуцированных гласных в древнерусском языке . Г.К. Голоскевич, исследовавший ЕЕ1283, в котором достаточно выпукло представлено такое смешение (особенно в приписке писца Евсевия), тоже интерпретирует его как графический приём, возникший «под влиянием, с одной стороны, живого языка, в котором сильные ъ и ь перешли в о и е, а с другой - под влиянием традиционной графики, по которой писались ъ и ь там, где в живой речи уже произносились о и е» . При этом он понимал, что речь идёт не об механических, бессознательных ошибках писца, а о графическом приёме. Дальнейшие исследования подтвердили, что различные типы мены букв ъ/о, ь/е/Ъ в памятниках, подобных Смол1229, или в ряде берестяных грамот нельзя трактовать как ошибки писцов, поскольку они проводятся как графический приём на фоне почти безукоризненной в других отношениях орфографии. Однако написания со смешением ъ/о, ь/е/Ъ в книжных памятниках, в которых они выступают как отклонение от нормы, в принципе, могут рассматриваться как ошибки, даже если они вызваны интерференцией бытовой графической системы.
Итак, традиционно смешение ъ/о, ь/е трактовалось как графическое явление, обусловленное прояснением сильных редуцированных гласных в древнерусском языке. Однако такому объяснению противоречит тот факт, что подобное смешение засвидетельствовано уже памятниками первой половины XI в., в то время как изменение редуцированных в сильной позиции относится к значительно более позднему времени - не ранее середины - второй половины XII в. Видимо, древнейшим текстом со смешением ъ/о, точнее с одной из разновидностей такого смешения (употреблением о вместо ъ), является надпись на новгородском деревянном цилиндре, датируемом первой половиной XI в.: мечьничь лазорево
М.Б. ПОПОВ
мЪхо. Таким образом, возникновение бытовой графической системы невозможно считать результатом древнерусского изменения сильных редуцированных гласных в [е] и [o].
В настоящее время большинство историков русского языка признаёт, что смешение букв ъ/о, ь/е/Ъ в памятниках XI - XIII вв. - явление графическое и не отражает какого бы то ни было древнерусского фонетического изменения. Вывод о чисто графическом характере смешения ъ/о, ь/е/Ъ имеет некоторые важные побочные следствия для исторической фонетики русского языка. Так, было несколько дискредитировано давно господствовавшее мнение, что смешение ь/е/Ъ в Смол1229 отражает переход [е] > [е] в древнесмоленском диалекте. Если в новгородских берестяных грамотах такое смешение не может указывать на переход [е] в [е], так как в новгородском диалекте фонема <е> изменилась в [i], а не в [е], то и похожее смешение ъ/о, ь/е/Ъ в Смол1229 тоже может трактоваться как чисто графическая особенность письма, а не указание на переход [е] > [е]. Из того, что Смол1229 отражает переход [е] > [е], делался вывод не только об отсутствии в древнесмоленском диалекте начала XIII в. фонемы <е>, но и фонемы <о> ([о] закрытое), что теперь тоже может быть поставлено под сомнение.
Однако признание того, что смешение ъ/о, ь/е в древнерусских памятниках - явление графическое, не снимает вопроса о его генезисе. Поэтому возникли другие гипотезы происхождения бытовой графической системы. Одна из них подробно разработана А.А. Зализняком и получила в последнее время широкое распространение. Это остроумное объяснение смешения ъ/о, ь/е в берестяных грамотах опирается на две другие гипотезы. Прежде всего, это гипотеза А.А. Шахматова о существовании в XI - XIII вв. особого церковного произношения еров , поддержанная Н.Н. Дурново и позднее развитая Б.А. Успенским . Согласно этой гипотезе русские книжники в XI - XII вв. читали независимо от сильной или слабой позиции редуцированного гласного букву ь как [е], а ъ как [о] ( къто, чьто, дьнь, сънъ). По мысли Шахматова, такое произношение возникло вследствие контактов первых русских книжников с их учителями - южнославянскими книжниками, в языке которых уже произошло падение редуцированных гласных как в слабой, так и в сильной позиции. Но для объяснения генезиса бытовой графической системы этой гипотезы было бы недостаточно. Ещё одним звеном в объяснении А.А. Зализняка стало предположение, что в Древней Руси было распространено обучение книжному чтению без обучения книжному письму. Грамотеи, освоившие правила книжного чтения, при котором е (=[е]) и ь (=[е]), как о (=[о]) и ъ (=[о]), читались одинаково, но не усвоившие правил книжной орфографии, требовавшей различать е (=[е]) и ь (=[ь]), как о (=[о]) и ъ (=[ъ]), переносили на письмо тождество букв ь/е, ъ/о и породили таким образом бытовую графическую систему. Однако идея Шахматова и его последователей о церковном («литургическом», «книжном») произношении, несмотря на её распространённость, разделяется далеко не всеми историками русского языка. Недавно глубокую и всестороннюю критику этой гипотезы именно в связи 2
2 Впрочем, и сам А.А. Зализняк признаёт, что «чистое обучение чтению, без всяких элементов обучению письму, является всё же скорее удобным конструктом, упрощающим описание основных особенностей ситуации, нежели полной реальностью» .
К ВОПРОСУ О ПАДЕНИИ РЕДУЦИРОВАННЫХ ГЛАСНЫХ...
с происхождением графической системы со смешением ь/е, ъ/о дал И.М. Ладыженский .
Любопытно, что после объяснения бытовой графической системы существованием книжного произношения еров сама бытовая система стала рассматриваться как подтверждение гипотезы Шахматова о церковном произношении. Но если до открытия бытовой системы смешение ь/е, ъ/о в книжных памятниках являлось основным аргументом в пользу гипотезы церковного произношения, то теперь, когда само такое смешение в книжных памятниках стало рассматриваться как вкрапления бытовой системы, наличие в книжных памятниках смешения ь/е, ъ/о уже не может служить основанием для гипотезы церковного произношения. Круг замкнулся, и гипотеза книжного чтения ь и ъ повисает в воздухе. В самой гипотезе об особом книжном чтении еров в XI - XII вв. наиболее уязвимым местом является, на наш взгляд, то, что отражение такого чтения на письме «в принципе не допускалось церковнославянской орфографической нормой» . Шахматов и его современные последователи, с одной стороны, предполагают резкое расхождение между книжным и разговорным произношением, а с другой - исходят из того, что книжная письменная норма (орфография) совершенно не считалась с книжным же произношением (орфоэпией), а ориентировалась на произношение разговорное. Это имело место в ситуации, когда написания южнославянских протографов, переписываемых древнерусскими писцами, отнюдь не соответствовали разговорному произношению восточных славян, в котором редуцированные гласные сохранялись. Таким образом, древнерусская книжная орфографическая норма противоречила как древнерусскому книжному произношению, так и орфографической норме южнославянских памятников, но соответствовала живому древнерусскому произношению. Вся эта конструкция маловероятна, хотя теоретически, наверное, возможна.
Представляется, что нет необходимости постулировать особое книжное чтение еров в XI - XII вв., по крайней мере, столь кардинально отличающееся и от их разговорного произношения, и от их передачи в книжном письме, как в целом, так и для объяснения генезиса бытовой графической системы. При этом вывести бытовую графическую систему из прояснения сильных редуцированных гласных на древнерусской почве и его отражения на письме нельзя, если согласиться с принятой в современной палеорусистике хронологией падения редуцированных у восточных славян. А вот связать возникновение такой графической системы с более ранним завершением падения редуцированных гласных у южных славян и отражением его результатов в переписываемых древнерусскими писцами памятниках, как это предлагает И.М. Ладыженский, представляется совершенно естественным. Именно в конце Х - первой половине XI в., то есть на раннем этапе усвоения славянской письменности восточнославянскими книжниками, в условиях расхождения фонологической системы древнерусского языка и южнославянской орфографии в части передачи [ь] - [е] и [ъ] - [о] могли быть заложены основы так называемой бытовой (неполноразличительной) графической системы.
Возражая против того, что смешение букв ь/е, ъ/о в сильной позиции редуцированного гласного (ср. параллелизм написаний типа дьнь = день, сънъ = сонъ) могло вызвать и смешение ь/е, ъ/о в слабой позиции, А.А. Зализняк отмечает, что «безразличное употребление двух букв, ограниченное определённой позицией
М.Б. ПОПОВ
(или определённым классом словоформ), никоим образом не вызывает всеобщего (не зависящего от позиции) смешения этих букв: иначе говоря, отнюдь не происходит забвения того факта, что они соотносятся с разными фонемами» . Но он говорит о древнерусской ситуации уже после прояснения сильных редуцированных, поэтому ни о какой «определённой позиции» (слабой или сильной позиции редуцированных гласных) речи идти не может, так как <ь> и <ъ> как самостоятельных фонем к этому времени уже нет. «Всеобщее» же (то есть и в сильной, и в слабой позициях) смешение в такой ситуации совершенно естественно может быть вызвано тем, что в большом количестве авторитетных рукописей второй половины XII - первой половины XIII в. ь фактически может обозначать «ноль звука» (после мягкого) и [е], а ъ - «ноль звука» (после твёрдого) и [о]. Соответственно, «правильные» написания, как дьнь = день, дьне сь = дьне сь, сънъ = сонъ, съно тъ = съно тъ, вполне могли бы спровоцировать и такие свойственные бытовой графической системе написания типа дене = дьне, соно = съно, медо = мьдъ = мьдо, домо = дъмъ и т. п. Однако теперь (прежде всего благодаря исследованиям А.А. Зализняка) мы знаем, что графические системы со смешением ь/е, ъ/о возникли до падения редуцированных гласных в древнерусском языке, но после падения и прояснения редуцированных гласных в древнемакедонских говорах, отразившихся в старославянских памятниках. Поэтому описанную выше ситуацию можно перенести в раннедревнерусский период первой половины XI в. с той поправкой, что в языке восточнославянских книжников редуцированные гласные [ь] и [ъ] ещё существовали как самостоятельные фонемы, а в качестве авторитетных рукописей выступали старославянские рукописи с отражением результатов падения редуцированных гласных. Восточнославянский книжник видит в южнославянском оригинале написания типа дьнь = день, сънъ = сонъ и выводит из них графическую систему, в которой ь и е могут обозначать как [ь], так и [е], а ъ и о - как [ъ], так и [о] его собственного произношения. Подчеркнём, что и в системе до падения редуцированных гласных смешение ь/е, ъ/о должно было обязательно затронуть как сильные, так и слабые позиции. Для носителя языка никаких «слабых» и «сильных» позиций не существовало, так как аллофонные различия не осознаются и на письме не отражаются. Сильные и слабые редуцированные были аллофонами одной фонемы - <ь> или <ъ>3. Соответственно, если писец по каким-то причинам поставил знак равенства между буквами ь=е, ъ=о, то он может писать не только сънъ = сонъ, дьнь = день, конь = кънь, но и къндзь = кондзе, конь = коне = кънь = къне.
Таким образом, формирование неполноразличительной графической системы не было прямо связано ни с падением редуцированных гласных в древнерусском языке, ни, видимо, с существованием в XI в. гипотетического «церковного» («книжного») произношения, а имело графико-орфографическую природу. Поскольку в основе любого графико-орфографического явления так или иначе лежит система фонем данного языка, то и в данном случае толчком к развитию графической системы со смешением е/ь, ъ/о послужило различие
3 Это, впрочем, не значит, что в какой-то момент ещё до падения редуцированных гласных, возможно, в конце XI в., сильные и слабые стали разными фонемами, но к этому времени неполноразличительные графические системы, судя по всему, уже сформировались.
К ВОПРОСУ О ПАДЕНИИ РЕДУЦИРОВАННЫХ ГЛАСНЫХ...
между фонологической системой восточнославянских говоров до падения редуцированных гласных и фонологической системой древнемакедонских говоров после падения редуцированных гласных, отразившейся в церковнославянских памятниках, переписывавшихся на Руси в конце Х - первой половине XI в.
С вопросами хронологии тесно связана проблема механизма падения редуцированных гласных, специфика которого определяется тем, что оно включает в себя относительно самостоятельные фонологические изменения: элизию слабых и «прояснение» сильных, а значит и два различных механизма изменения. Памятники письменности однозначно указывают, что сначала редуцированные гласные утрачивались в слабых позициях, а затем изменялись в сильных позициях. При этом если выпадение слабых редуцированных - процесс очень длительный, в значительной степени фонетически и морфонологически обусловленный, то переход сильных редуцированных в [е] и [о], видимо, осуществлялся быстрее, хотя бы потому что он в известном смысле вклинивается в процесс ликвидации слабых редуцированных гласных: постепенная утрата слабых редуцированных начинается задолго до прояснения сильных и заканчивается позднее окончательного перехода последних в [е] и [о]. Таким образом, завершение выпадения слабых редуцированных гласных происходило уже в условиях прояснившихся в [е] и [о] сильных редуцированных. Для понимания механизма изменения существенно, что переход сильных редуцированных гласных с гласными [е] и [о] связан не столько с исчезновением слабых редуцированных гласных, сколько с процессами, происходившими в системе древнерусского вокализма, в первую очередь, с появлением фонемы <о> ([о] закрытое) галицко-волынского (параллельно с развитием нового [е]) или великорусского типа.
Когда говорят, что сначала исчезали слабые редуцированные гласные, а потом прояснялись сильные, это верно лишь отчасти. Материалы памятников XII -XIII вв. не позволяют реконструировать такой этап изменения, когда только сильные редуцированные гласные фонологически противопоставлены другим гласным. Поскольку до конца прояснения сильных редуцированных гласных утратились не все слабые, а лишь те, которые находились в благоприятных с точки зрения консонантного окружения фонетических условиях (то есть в более или менее «простых» группах согласных), в древнерусском языке (по диалектам с конца XII до начала XV в. - фактически на протяжении всего так называемого позднедревнерусского периода) сложилась ситуация, когда сохранялись только слабые редуцированные гласные. Наиболее благоприятными условиями сохранения слабых редуцированных гласных были случаи, где [ь] и [ъ] оказывались в группах согласных, ср. двьри, дъска, дьбри, глътати, крьстити, лестьца, льстець, мертвьца, мьстиславъ, мьстити, сльза, снъха, тьстю, тьща, чьстенъ и др. В орфографии памятников, отражающих прояснение сильных редуцированных гласных, начиная с ДЕ1164 такая система представлена достаточно последовательно.
В ДЕ1164 о и е на месте сильных редуцированных гласных пишутся в разных типах корней, суффиксах и окончаниях в 96-100% случаев (в предлогах и приставках, конечно, меньше - 45%) . В слабых же позициях процент написаний с пропуском еров значительно меньше, а в сочетаниях из трёх и более согласных, то есть в «сложных» консонантных группах, практически отсутствует, причём еры никогда не опускаются в таких случаях, как тьща,
М.Б. ПОПОВ
чьстенъ, стькллницю, снъха, дъждить, дъскоу, възлюбить и т. п., но систематически отсутствуют в словоформах дъва, къто, чьто, пътицд, вьсе, тьмьно, възьрите и т. п. Таким образом, следует предположить, что в языке писца слабые редуцированные гласные в случаях типа двьри, възлюбить, с одной стороны, противопоставлены фонемам <е> и <о> в случаях типа темно, возрите, а с другой - нулю звука. Соответственно, сохранившиеся в группах согласных слабые редуцированные гласные продолжают оставаться аллофонами фонем <ь> и <ъ>. Да, это пережиточные фонемы, уходящие на периферию системы, тем не менее они ещё сохраняются как самостоятельные фонемы. Сохранявшиеся в сложных консонантных группах редуцированные гласные вели себя (по крайней мере, в момент прояснения сильных) как слабые, что следует из изменения [ъ] предшествующего слога в [о], а [е] в «новый Ъ» (ср. в ДЕ1164 вос-крьсе, надо двьри, ото плъти, со сльзами как возрЪвъше, надо многыми, ото двою, со всЪмь и нЪ крьстиша, нЪ чьстоугсть, нЪ чьстовавъше как нЪ всегда, нЪ чьтЪтъ ).
Довольно последовательно орфография, противопоставляющая слабые редуцированные гласные в группах согласных фонемам <е> и <о>, проведена в тексте РП1282:
1) еры обычно пропускаются между двумя согласными (правда, братню, кто, что, кнажь (-а), мечникъ, головника, гривна, мытника, все, всеволодъ, начнеть, оутнеть, познагст ли, к нимъ, в томь, кдЪ, два, бчелы и др.), хотя в некоторых случаях, конечно, сохраняются (съвъкоупивъ|ше, съ дЪтьми, съ женою, въ разбои, въ дикую, свободьна, потьнеть, дъчери и др.) и даже ставятся в этимологически «безъеровом» предлоге без (безъ головника, безъ людии, безъ языка, безъ всакоя);
2) на месте сильных еров обычно пишутся е и о (купець, боярескъ, гривенъ, вынезъ, лЪчебногс, конечнии, жердью, надолзЪ, стополче, борть, борътьную, испоръ|тить и др.), хотя во многих случаях, особенно в сочетаниях с плавными, еры сохраняются (купьць, истьчь, възмуть, кръвь, вьрвь, въ търгу, пъртъ, бърть, въ ртЪ и др.). Единственной закономерностью, которая проводится почти стопроцентно, является сохранение еров в группах из трёх согласных (русьская, кыквьского, бЪлогородьского, усъхнеть, пьхнеть, крь-неть, кръвавъ, мьстити, мьста, къснАчь|ко, головничьство, послушьство, холопьство, тиуньство, истьцю, възложилъ и др). Есть только два отклонения: с одной стороны - сплатити, с другой - въ дровЪхъ. Кроме того, 3 раза встречается написание тысАчького с пропуском с в суффиксе -ьск-, которое может указывать на утрату [ь] и упрощение группы согласных (тысАчьского > тысАчского > тысАцкого = тысАчкого с отражением цоканья в новгородском списке). Впрочем, здесь могло иметь место фонетическое изменение, вызванное спецификой групп согласных (два свистящих вокруг [ь]: +[ь]+) и позицией самого [ь] в самом «слабом» - втором заударном неконечном - слоге.
Материал, подтверждающий существование промежуточной фонологической системы с самостоятельными фонемами <ь> и <ъ>4, восходящими к слабым
4 Можно предположить, впрочем, иго в связи с развитием корреляции по мягкости/твёрдости сохранившиеся рефлексы слабых <ь> и <ъ> слились в одну фонему типа шва (её можно обозначить [э]), как это было с фонемами <а> (<*?) и <а>.
К ВОПРОСУ О ПАДЕНИИ РЕДУЦИРОВАННЫХ ГЛАСНЫХ...
редуцированным гласным и противопоставленными фонемам <е> и <о>, представлен во многих древнерусских памятниках XIII - XIV вв. . Дальнейшая судьба этих пережиточных фонем известна. С одной стороны, они могли идентифицироваться и совпасть с фонемами <е> и <о> и их позднейшими рефлексами (ср. в ДЕ1164 тьща - всего 6 раз в корне тещ- и 1 раз тещю, но в ГЕ1266-1301 уже только теща, тещю, в ЛЕ теща, тещю; в ДЕ1164 дьбри, но в ЛЕ XIV в. дебри; в ДЕ1164 жьзла, жь|зла, а в ГЕ1266-1301 уже же|зла, жезъ|ла и т. п. ), а с другой - поскольку оставшиеся редуцированные гласные находятся в некотором смысле в дополнительном распределении с нулём звука ([ь] и [ъ] в окружении более чем двух согласных оказываются как бы реализацией нуля звука, ср. судба, собрати, но дьбри), они могут трактоваться носителем языка и начинают реализовываться как нуль звука, то есть утрачиваются (дьбрднескъ > дбрднескъ > брднеск > совр. Брянск). Этот завершающий падение редуцированных процесс происходил во второй половине XIII - XV в. на так называемом морфонологическом этапе падения редуцированных гласных .
Возможность такой интерпретации отражённых орфографией памятников позднедревнерусского периода слабых еров иногда недооценивается. Так, трудно согласиться с И.М. Ладыженским, когда он, исследуя орфографическую систему основного переписчика (писца В) двух северо-восточных прологов второй половины XIV в. (из собрания Библиотеки Московской синодальной типографии РГАДА - Т165 и Т167), приходит к выводу, что еры у него не обозначают каких-либо гласных, а указывают лишь на твёрдость/мягкость предшествующих согласных ). Судя по материалу рукописей, писец В последовательно отражает утрату слабых редуцированных гласных (сборъ, с братомь, схранити, оумвение, введе и др.) и прояснение сильных (возму, вЪнець, жидо-вескъ и др.), однако в некоторых «сложных» группах согласных на месте этимологических редуцированных гласных пишет ъ, ь (дъски, крьсти, льсти, мьздЪ, черньци, възложи, възможе и др.) или о, е (возведе, возвЪстиша, дивлесд, куплеше и др.). И.М. Ладыженский полагает, что написание еров в таких случаях, как дъски, черньци, вдовьство, волшьство, възложи, - явление графико-орфографическое, а писец просто считал буквы (например, последовательно ъ пропускается между двумя согласными - взови, взиде и др. - и сохраняется в группе из трёх и более согласных - възможе, въздати и др.) ). Думается, что у писца В еры в сочетаниях из трёх и более согласных во многих случаях отражали сохранившиеся слабые редуцированные гласные, которые находились в процессе исчезновения или вокализации, причём такое состояние было, видимо, особенностью диалекта писца, а не «книжного» произношения.
Одной из традиционных проблем падения редуцированных гласных является трактовка так называемых абсолютно слабых позиций редуцированных. Понятие абсолютно слабых редуцированных сформировалось в процессе поисков ответа на вопрос, в каких позициях редуцированные гласные начали утрачиваться раньше всего. Исследователи обратили внимание на то, что в древнерусских рукописях существовал круг корневых морфем (словоформ), которые уже в XI - начале XII в. часто пишутся с пропусками еров. Обычно редуцированные
М.Б. ПОПОВ
в таких словах находились в начальном слоге корня: вьдова, вьсе, гънати, дъва, зъло, кънАзь, къто, мъного, пътица и др. А.А. Шахматов сделал вывод о том, что редуцированные сначала выпадали в начальном слоге словоформы. Позднее И.А. Фалёв, подвергнув критике аргументы Шахматова, в частности, обратив внимание на то, что начальный слог корня не совпадает с начальным слогом фонетического слова (мъного ~ оумъножити, къндзь ~ съ кънязьмь и т. п.), выдвинул гипотезу, что «“падение глухих” в русском языке началось не в первом слоге слова, а в корнях, где ъ, ь не чередовались с ъ, ь сильными или были “пустыми”, “лишними” для языкового сознания» . Впоследствии слабые редуцированные в таких морфемах, где они не чередовались с сильными, то есть находились постоянно в слабой позиции, были названы «абсолютно слабыми» или «изолированными», а мысль о том, что падение редуцированных началось с абсолютно слабой (изолированной) позиции, получила широкое распространение в палеорусистике. И.А. Фалёв опирался на прототипические корни (дъва, кънАзь, мъного и т. п.) и рукописи, в которых имелось «постоянное в одних и частое в других рукописях написание мног-, кназь, отчасти в противопоставлении более частому зъло и т. п.» . Постепенно исследователи увеличивали количество таких корней. Вот примерный список наиболее часто встречающихся в рукописях слов с абсолютно слабыми ерами: бъчела, вьдова, вънукъ, въторъ, вьчера, гънути, дъва, доньдеже, къде, кънигы, кънАзь, къто, мьнихъ, мънЪ, мьнЪти, мъного, пьсати, пътица, пьшеница, съдоровъ, сьде, тъгъда, тъкъмо, упъвати, чьто. С учётом производных количество слов с абсолютно слабыми редуцированными гласными значительно увеличивается. Однако вследствие того, что критерием разграничения слабых и абсолютно слабых еров выступает морфемное тождество (особенно при стремлении учитывать «языковое сознание» носителей древнего языка), возникает много спорных случаев. В этот список обычно включают слово пътица, но следует ли считать, что в нём представлен тот же корень, что и в слове пътъка, где [ъ] в корне сильный? Если да, то [ъ] в слове пътица не должен трактоваться как абсолютно слабый. Считать ли однокоренными для периода падения редуцированных гласных слова къто [кь-to] и кыи [кь-|ь], чьто [сь-to] и чии [сь-|ь]? Произошло ли опрощение в слове съдоровъ? Выделяется ли приставка в слове съмьрть? И так далее. Окончательных ответов на эти вопросы нет.
К приведённому списку примыкают падежные формы местоимения вьсь с [ь] в слабой позиции. Некоторые исследователи рассматривают корневой [ь] данного местоимения как абсолютно слабый, хотя он не был изолированным: в формах им. и вин. п. ед. ч. в большинстве диалектов он находился в сильной позиции (вьсь; ср. также наречия вьсьде и вьсьжде). Исключением был древненовгородский диалект, где форма им. п. ед. ч. была вьхе (или въхе) при вин. п. ед. ч. вьхъ (или въхъ) с редуцированными в сильной позиции. Во всяком случае для древненовгородского диалекта есть больше оснований, чем для других диалектов, предполагать абсолютно слабую позицию [ь] в местоимении вьх-, так как в его парадигме ни им. п. ед. ч., ни род. п. мн. ч. не имели сильного [ь] в корне. Но форма вин. п. ед. ч. с сильным [ь] не позволяет отнести слабый [ь] в других формах парадигмы вьх- к абсолютно слабым даже в древненовгородском диалекте.
К ВОПРОСУ О ПАДЕНИИ РЕДУЦИРОВАННЫХ ГЛАСНЫХ...
Внимание исследователей издавна привлекала форма им. п. ед. ч. всь с пропуском сильного редуцированного гласного в ряде старославянских и древнерусских, прежде всего новгородских, памятников (М1095, М1097, Ил, Мил)5. Поскольку написание всь встречается в старославянских памятниках, оно обычно объясняется как явление графико-морфологической аналогии, то есть индукцией со стороны форм, где ь пропускался в слабой позиции , а в древнерусских текстах трактуется как прямое влияние старославянских протографов. Однако с учётом наших новых знаний о древненовгородском диалекте для новгородских рукописей XI - XII вв. нельзя исключить и другого объяснения, основанного на взаимодействии книжного (киевского) и диалектного (псковсконовгородского) произношения местоимения вьсь. Можно предложить следующую гипотезу. Новгородский книжник, стремясь приблизиться к престижному киевскому произношению, совместил киевское им. п. = вин. п. [у^ь] и псковсконовгородское им. п. [уьхе] Ф вин. п. [уьхъ], в результате чего появилась гибридная форма им. п. = вин. п. [у^е] (со слабым [ь] в корне), которая могла передаваться написанием всь наряду со стандартным вьсь. От киевской модели здесь сохраняется им. п. = вин. п. и [s] в конце основы, а от псковско-новгородской -флексия [е]. Изучавший псковские рукописи XIV - XV вв. Н.М. Каринский заметил, что всь регулярно пишется в памятниках с особенно ярко выраженными диалектными чертами, а в памятниках, переписанных более грамотными писцами, всь и весь чередуются, причём с преобладанием весь, и пришёл к выводу, что форма, стоящая за частотным всь, произносилась с гласным на конце, а написание всь было для псковской письменности более древним, чем весь, которое, по его мнению, введено в XV в. литературным путём .
Сложности в определении круга слов с абсолютно слабыми редуцированными связаны не только с наличием пограничных случаев, но и с тем, что практически нет рукописей, в которых строго и последовательно проводился бы принцип пропуска редуцированных гласных только в постулируемой на основе морфологической изолированности абсолютно слабой позиции, то есть таких, где бы, например, еры пропускались только в словах типа дъва, къндзь, мьнихъ и др., но совсем не пропускались бы в формах дьни, окъно, умьни, съна и т. п. Краткие тексты, в том числе и берестяные грамоты, не очень показательны. Так, в надписи на Тмутараканском камне 1068 г. в двух словах пропущены абсолютно слабые редуцированные (глЪбъ и кндзь). Ещё в одном - тъмЦгороканА, где [ъ] можно отнести к абсолютно слабым, он сохраняется, а обычных слабых еров в надписи нет (кроме еров на конце слова). В Мст ъ чаще всего пропускается в корне зъл-, который содержит обычный слабый редуцированный6 (20 написаний при 47 написаниях с ъ не на конце строки и 9 написаниях с надстрочным значком), при том что абсолютно слабые еры совсем не пропускаются в корнях бъчел- (2 раза), въдов- (16 раз), вътор- (13 раз), въчера (1 раз), сьде (48 раз), а в таком показательном корне, как дъв-, на 11 случаев с ером
5 Иногда отсутствие всь рассматривается как дополнительное свидетельство неновгородского происхождения памятника, как это делает М.А. Фёдорова в отношении Мст .
6 Сам Фалёв не относил ъ в зъл- к абсолютно слабым и даже наоборот противопоставлял его словам с изолированным редуцированным.
М.Б. ПОПОВ
и 103 написания с надстрочным значком приходится только 9 написаний с пропуском ера .
Всё это заставляет исследователей относиться к реальности абсолютно слабых позиций с некоторым предубеждением и игнорировать их роль в процессе падения слабых редуцированных. Так, Г.А. Хабургаев считал пропуски еров в изолированных позициях свидетельством утраты слабых редуцированных во всех позициях, а написания с сохранением еров в неизолированных позициях -следованием орфографической традиции . Эта крайняя точка зрения разделяется немногими. Есть и противоположный подход, имеющий большие основания и длительную традицию в отечественной палеославистике: пропуски еров в памятниках XI - начала XII в. вообще не отражают утраты редуцированных гласных, а указывают на сформировавшуюся под влиянием старославянских рукописей орфографическую традицию. Согласно этой точке зрения даже Мстиславова грамота (около 1130 г.) не отражает начального этапа падения редуцированных гласных. И с той, и с другой точкой зрения трудно согласиться . Само понятие абсолютно слабой позиции в духе И.А. Фалёва (то есть как морфологически изолированной7) родилось в процессе выяснения, в каких позициях редуцированные гласные исчезали раньше всего, причём Фалёв рассматривал пропуски еров в такой позиции как свидетельство утраты гласного в живом говоре писца . Таким образом, в условиях начавшегося падения редуцированных гласных морфонологическая изолированность редуцированного способствовала лишь более ранней его утрате. Этот фактор вряд ли мог быть единственным. Несомненно, он пересекался с другим не менее, а может быть, и более важным фактором - с особенностями согласных, окружавших редуцированный. Имеются и иные трактовки написаний типа дъва, кънлзь, мъного, в которых пропуск еров отражается раньше, чем в других слабых позициях.
Видимо, понятие абсолютно слабой позиции не должно носить столь формализованного характера, который оно получило после работы И.А. Фалёва. Это понятие отражает некую тенденцию, некую статистическую доминанту, которая ни в одном из древнерусских памятников XI - XII вв. не проводится очень строго. В конце концов, это и не удивительно, если учесть, что восточнославянские писцы осваивали письмо, переписывая южнославянские памятники, в которых падение редуцированных гласных было уже широко отражено. Кроме того, отделяя абсолютно слабые (изолированные) позиции от обычных слабых (неизолированных), возможно, следовало бы учитывать не всеобщий корень родственных слов, а парадигму словоформ одной лексемы . Тогда в парадигме зълъ, зъла, зълу и т. п. мы в корне зъл- обнаружим обычный слабый редуцированный, а в парадигмах зълоба, зълобы, зълобЪ и т. п. или зълодЪи, зъловЪрие и многих других - абсолютно слабый в том же корне. Такое предположение нуждается в проверке на материале рукописей XI - XII вв.
7 Ср. иное понимание абсолютно слабых позиций у В.Н. Чекмана. На основе типологических наблюдений он предлагал считать абсолютно слабыми позициями предударный слог и конец слова, так как в исследованных им языках именно в этих позициях наиболее последовательно осуществляется редукция централизованных гласных .
К ВОПРОСУ О ПАДЕНИИ РЕДУЦИРОВАННЫХ ГЛАСНЫХ...
По-новому интерпретировать абсолютно слабые позиции оказалось возможным в контексте гипотезы В.М. Маркова о неорганических (вставных) редуцированных . Одной из особенностей механизма падения редуцированных гласных, по мнению учёного, было развитие вставных редуцированных внутри исконных групп согласных (дворъ > дъворъ, три > тьри, гнКвъ > гънКвъ, землга > земьлга), которым сопровождалось падение слабых редуцированных. Как показал В.М. Марков, вставки неэтимологических редуцированных широко отражены памятниками XI - XII вв. В.Н. Чекман отметил, что «в языках с редукцией централизованных гласных нередко появляются неэтимологические редуцированные в конце слов и в группах согласных» . Он полагал, что наблюдения В.М. Маркова вполне согласуются с этими данными диахронической типологии. Однако примеры из французского (появление э-muet после одиночного согласного в конце слова), японского (разбивка консонантных групп звуками , [u] в заимствованиях типа durama < англ. drama) и хинди (то же самое в заимствованиях из санскрита), которыми Чекман иллюстрирует соответствующую закономерность, мало похожи на то, что реконструирует Марков для древнерусского языка. По Маркову, неорганические редуцированные, которые в рукописях могли передаваться как ерами, так и надстрочными знаками, появляются именно в исконных сочетаниях согласных, которые не противоречили действию закона открытого слога (восходящей звучности). Что касается заимствований эпохи до падения редуцированных гласных, то в них вставные [ь] и [ъ] появлялись в тех группах согласных, которые были невозможны в позднем праславянском (аньдреи, пъсалъмъ, серьгии и др.), и такие вставные редуцированные прямо не связаны с гипотезой В.М. Маркова. Именно развитие неорганических гласных, которые, кстати, в основной массе были морфонологически изолированными, приводило, по мысли Маркова, к дефонологизации слабых редуцированных. Широкое распространение неорганических редуцированных в таких словах, как дъворъ/д’воръ, тьри/т’ри, гънКвъ/г’нКвъ < дворъ, три, гнКвъ, приводила к тому, что этимологические редуцированные гласные в таких словах, как дъва, тьри, гънати, перестали противопоставляться фонематическому нулю, а значит, они сами превращались в фонематический нуль. В функциональном отношении этимологические слабые [ь] и [ъ] были как бы «дискредитированы» вставными неэтимологическими редуцированными . Если гипотеза В.М. Маркова верна, то именно абсолютно слабые редуцированные в первую очередь и должны были ассоциироваться с фонематическим нулём.
Не все исследователи, впрочем, согласны с В.М. Марковым в том, что развитие неорганических гласных послужило причиной падения редуцированных и тем самым предшествовало ему. Наоборот, можно рассматривать его скорее как следствие начавшегося процесса падения слабых редуцированных (см., например, ). Вставки редуцированных в исконные группы согласных трудно объяснить с позиций действия тенденции к открытости слога, так как сами эти группы согласных не нарушали открытости слога (если не считать, конечно, корни типа *tbrt, в которых у восточных славян развивалось второе полногласие, но это особый случай). Логичнее предположить, что развитие неорганических редуцированных было именно реакцией
М.Б. ПОПОВ
на начавшееся ослабление слабых редуцированных, которое началось вследствие исчерпания тенденции к открытому слогу. Развитие неэтимологических редуцированных обеспечивало условия для дефонологизации основной массы слабых редуцированных и облегчало плавное свёртывание закона открытого слога.
Важно подчеркнуть, что В.М. Марков, уравнивая этимологические и вставные редуцированные в фонологическом качестве, не предполагает для раннего этапа падения редуцированных собственно фонетической утраты гласного звука, он говорит лишь о функциональном ослаблении исконных редуцированных гласных, об их нейтрализации с фонематическим нулём. Таким образом, получается, что при утрате слабых редуцированных фонологическое изменение предшествовало фонетическому, а фонетическая реальность уже потом подтягивалась за фонологической. Такой механизм способствовал постепенности и плавности прохождения столь глобального фонологического изменения, каким было падение редуцированных гласных в славянских языках.
Одной из типологических особенностей звуковых изменений, связанных с утратой гласных, является то, что на ранних этапах процесса ослабление и выпадение гласного всегда выступают как признак разговорного стиля произношения . По мере развития процесса падения слабых редуцированных произношение без гласного постепенно распространялось с разговорного (эллиптического) стиля на нейтральный, а затем на полный (в конце концов даже на «сверхполный»). Такое движение текущего фонетического изменения вверх по стилистической шкале обычно сложным образом пересекается с возрастной и социальной характеристикой носителей языка. Приблизительно с середины XII в. до середины XIII в. (видимо, в разных диалектах и возрастных группах в разное время) сложилась такая ситуация, когда в изолированной позиции и на конце слова, а также в простых группах из двух согласных слабые редуцированные утратились фонологически (перестали противопоставляться нулю звука) и фонетически (перестали произноситься8). При этом до конца XII -начала XIII в. слабые редуцированные, утрачиваемые в разговорном и даже в полном стиле, могли восстанавливаться в особых стилистических условиях (при декламации идеологически важных и поэтических текстов), воспроизводясь как элементы традиционной ритмической структуры текста. Естественно, что восстановление слабых редуцированных было затруднено именно для абсолютно слабых (морфонологически изолированных), так как они не поддерживались сильными в тех же морфемах и словоформах (ср. кънлзл, кънАзю, кънАзи и т. п., кънигы, кънигъ, кънигами и т. п., но окъно -[окопа] окънъ - [окоп’эс’е] окъньце - [окэп’ес’э] окъньць).
Проследить детали отражения на письме таких стилистических сдвигов в произношении, осложнявшихся к тому же комплексом фонетических и морфонологических условий, практически невозможно, но общая тенденция на материале памятников XI - XV вв. отчётливо просматривается и хорошо известна исследователям: количество словоформ с пропущенными слабыми ерами постепенно увеличивается. Несмотря на множество привходящих обстоятельств
8 Здесь, видимо, были возможны различные последовательные стадии ослабления гласного, которые невозможно точно реконструировать; вплоть до нефонологических гласных неопределённого тембра типа шва ([к’п’яй’е] кънАже, окъно и т. п.).
К ВОПРОСУ О ПАДЕНИИ РЕДУЦИРОВАННЫХ ГЛАСНЫХ...
(влияние протографов, орфографическая традиция, выучка писцов, тип памятника и т. п.), затрудняющих фонетическую расшифровку текстов, отражение в них падения редуцированных гласных поразительно напоминает развитие живого фонетического процесса (sound change in progress). Этот вывод может быть распространён и на отражение в древнерусских памятниках изменения сильных редуцированных в [е] и [о].
Из рукописей XI в., пожалуй, только ЕвгПс имеет многочисленные написания с е и о на месте сильных редуцированных (начдтокъ, любовь, сждьнои, день, месть, конець, правьденъ, въшедъ и т. п. ) при полном отсутствии каких-либо написаний с пропуском слабых еров. Учитывая, что в ЕвгПс примеры с прояснением редуцированных гласных в корнях типа *tbrt отсутствуют (ср. твьрдо, оутвьрдисА, съ|мьртьнЪи, осквьрнЪвъша и др. при господстве написаний со «старославянским» порядком плавного и еров, но с различением редуцированных гласных - мрьтвыА, тврьды, гръдии, млъниА и др.), можно полагать, что написания с е и о на месте сильных еров проникли в ЕвгПс из оригинала. Что касается памятников XII в., то на юге это ГЕ1144, в котором ещё нет написаний, отражающих прояснение сильных редуцированных. Таковы же, как было показано выше, Евф1161 и СуздЗм, хотя эти памятники не столь показательны в силу небольшого объёма. На севере широко отражает утрату слабых редуцированных переписанный в Новгороде УстС (около 1170 г.), при этом «сильные редуцированные нигде не заменены на письме буквами о и е» . На этом фоне своим сходством с ЕвгПс выделяется ТолПс, которая может быть датирована началом XII в. . У основного писца рукописи представлены как написания с пропуском еров в абсолютно слабой и слабой позиции (въ злобЪ 48, 87об, злаА 101, оумножать 107, прЪдъ кнази 51об, кто 165, никто 259, к томоу 49, разгнани 159об, събрашасА 45об, възвахъ 5об, вЪчно 51, евангелскымь 30 и др.), так и довольно широко с прояснением в сильной позиции (весь 43об, весьде 4об, день 229, деньми 56, дождь 111об, месть 97об, честьно 235об, сънемъ 144об, соньмище 143об, праведьника 52об, шепътаахоу 62об, пришелъ 203об, павелъ 57об, слезъ 220об, бренье 11, силенъ 23об, пользенъ 60, правьденъ 81, старьческъ 236об и др.). Написания с прояснением в корнях типа *tbrt в ТолПс отсутствуют.
В связи с разновременностью падения редуцированных гласных на севере и юге Руси представляет интерес ПЕ. Оно, видимо, было переписано в первой половине XIII в. в Новгороде, возможно, с галицко-волынского оригинала и отражает этап между падением слабых и прояснением сильных [ь] и [ъ]. При большом количестве написаний с пропуском слабых еров, которые сохраняются только в определённых позициях (прежде всего в группах согласных, между двумя одинаковыми согласными и в некоторых других случаях), в рукописи зафиксировано лишь 4 примера с прояснением сильных редуцированных (долгъ, столпъ, трии сотъ, четвьртовластець ), впрочем, два из них показательны, так как отмечены в корне *tblt и, вероятно, вынесены из оригинала.
В СИ (вторая половина XII в.) случаев пропуска слабых еров в корнях немного по сравнению со случаями их сохранения и наблюдаются эти пропуски обычно в изолированной позиции (книг-, кнАз-, мног-, птиц-, дв-, зл-, кто, мн-, тл-, что и т. п.). А в других случаях главным образом после
М.Б. ПОПОВ
плавного [г] (орла, творца, двьрми, вБрно, оумьрша); кроме того, имеются написания на р в конце строки), причём отсутствует замена еров буквами о, е.
Более ранняя стадия изменения зафиксирована в рукописи Злат (первая половина или середина XII в.): в абсолютно слабой позиции (особенно в корнях книг-, кнлз-, мног-) пропуск редуцированного гласного отражается, но таких написаний очень мало (кроме того, отмечены написания с пропуском ера в предлоге къ, ср.: к томоу, к тебБ, к намъ). В этой рукописи встречается и пропуск редуцированных гласных в обычной слабой (не абсолютно слабой) позиции (например, в суффиксе -ьн-) между согласными бн, вн, зн, дл, сн, лн, жн, мн, рн, тн, рш, вш, тл, а в исконных сочетаниях бн, гн, зн, кн, сн, бл, вл, мл, пл, бр, тв, тр отмечаются написания с неорганическими ерами, то есть фактически в тех же сочетаниях согласных, где отмечен пропуск этимологических еров; написаний с о, е на месте сильных редуцированных практически нет .
Злат и СИ трудно поддаются однозначной локализации, но, учитывая степень отражения падения редуцированных гласных и отсутствие нового ятя, цоканья и других ярких диалектных фонетических особенностей, исследователи указывают на их северо-восточное (ростово-суздальское) происхождение. Если это так, то рукопись Злат можно считать древнейшим дошедшим до нас памятником письменности Северо-Восточной Руси, более древним, чем СИ (вторая половина XII в.). Северо-восточные рукописи ТрК, ЖН1219, ТА1220, УЕ начала XIII в. (не позже 40-х гг.) из Ростова Великого отражают уже завершающую стадию падения редуцированных гласных. Об этом свидетельствует последовательное отражение как выпадения слабых редуцированных (тма, правдоу, овца, сдБла, сборъ, бывши и др. при сохранении их в группах согласных - тьща, дъщи, сльза, дъскы и др.), так и вокализации сильных редуцированных (поверже, столпъ, темницю, правьденъ, правед-никъ, жидовескъ, любовью, шепты, сажець и др), причём в них представлен также смешение ъ/о, ь/е . Если принятая исследователями диалектная принадлежность этих памятников верна, активный процесс падения редуцированных гласных в Северо-Восточной Руси - будущей великорусской территории - можно отнести к середине XII в. - первой половине XIII в. Упомянутые северо-восточные рукописи (Злат, СИ и ростовские начала XIII в.) отражают последовательное развитие этого процесса в говорах, которые позднее легли в основу современного русского литературного языка.
M.B. Popov. On the Fall of Reduced Vowels in the Old Russian Language: Chronology, Phonological Mechanism, Reflection in Written Records.
The paper is focused on some controversial issues of relative and absolute chronology concerning the fall of reduced vowels in the Old Russian dialects, as well as peculiarities of its phonological mechanism. The phonological theory and Old Russian written records of the 12th century support the view on new jat (t) phonologization before the fall of the weak reduced vowel in the next syllable. Based on the contrasting graphemes of е, о and ь, ъ in the manuscripts of the 13th-14th centuries, the idea of rather late (after the change of strong reduced vowels in [e] and [o]) disappearance of reduced vowels as phonemes is developed. The mixed concept of “absolutely weak position”, which is ambiguously estimated in paleo-
К ВОПРОСУ О ПАДЕНИИ РЕДУЦИРОВАННЫХ ГЛАСНЫХ...
Russian studies, is discussed in the context of V.M. Markov’s hypothesis of non-etymological reduced vowels as a trigger of their fall.
Keywords: Old Russian language, historical phonology, fall of reduced vowels, absolutely weak positions, liturgical pronunciation, new jat.
Источники
ЕвгПс - Евгениевская псалтырь XI в. (ГПБ, Погод. 9; БАН 4.5.7).
ПА - Пандекты Антиоха XI в. (ГИМ, Воскр. 30).
Ил - Ильина книга XI-XII в. (РГАДА, Тип. 131).
Мст - Мстиславово евангелие до 1117 г. (ГИМ, Син. 1203).
ГЕ1144 - Галицкое евангелие 1144 г. (ГИМ, Син. 404).
СуздЗм - Суздальский змеевик (ГИМ, № 19726).
Евф1161 - надпись на кресте Евфросинии Полоцкой 1161 г.
ТолПс - Толстовская псалтирь XII в. (РНБ, F.n.I.23).
Мил - Милятино евангелие XII в. (РНБ, F.wU).
Злат - Златоструй XII в. (РНБ, F.wI^).
СИ - Слово Ипполита (ГИМ, Чуд. 12).
ДЕ1164 - Добрилово евангелие 1164 г. (РГБ, ф. 256, № 106).
УстС - Устав Студийский около 1170 г. (ГИМ, Син. 330).
ВарлХут - Вкладная Варлама Хутынскому монастырю 1192-1210 гг.
Смол1229 - Список А Договорной грамоты смоленского князя Мстислава Давидовича с Ригою и о. Готландом 1229 г.
ТрК - Троицкий (Лаврский) кондакарь (РГБ, ф. 304.1, № 23).
ЖН1219 - Житие Нифонта 1219 или 1222 г. (РГБ, ф. 304.1, № 35).
ТА1220 - Толковый апостол 1220 г. (ГИМ, Син. № 7).
УЕ - Университетское евангелие XIII в. (НБ МГУ № 2, Ag.80).
ПЕ - Полоцкое евангелие XIII в. (РНБ, Пог. 12).
ГЕ1266-1301 - Галицкое евангелие 1266-1301 гг. (РНБ, F.wI^).
РП1282 - Русская правда по списку Новгородской кормчей 1282 г. (ГИМ, Син. 132). ЕЕ1283 - Евсевиево евангелие 1283 г. (РГБ, ф. 178, № 3168).
ЛЕ - Луцкое евангелие XIV в. (РГБ, ф. 256, № 112).
Литература
1. Трубецкой Н. С. О звуковых изменениях русского языка и распаде общерусского языкового единства // Трубецкой Н.С. Избранные труды по филологии. - М.: Прогресс, 1987. - С. 143-167.
2. Шахматов А.А. Очерк древнейшего периода истории русского языка // Энциклопедия славянской филологии. - Вып. 11 (I). - Пг.: Отд-ние рус. яз. и словесности Имп. Акад. наук, 1915. - 368 с.
3. Соболевский А.И. Труды по истории русского языка: в 2 т. / Под ред. В.Б. Крысько. -М.: Яз. славян. культуры, 2004. - Т. 1: Очерки из истории русского языка. Лекции по истории языка. - 712 с.
4. Томсон А.И. О дифтонгизации е, о в украинском языке // Сб. Отд-ния рус. яз. и словесн. АН СССР. - Л., 1928. - Т. 110. - № 3. - С. 318-322.
М.Б. ПОПОВ
5. Shevelov G.Y. A historical phonology of the Ukrainian language. - Heidelberg: Winter, 1979. - 809 p.
6. Garde P. Le mythe de l’allongement compensatoire en ukrainien // The Annals of the Ukrainian Academy of Arts and Sciences in the United States. - 1981-1983. - V. XV, No 39-40. - Р. 69-81.
7. ГиппиусА.А., ЗализнякА.А. О надписях на Суздальском змеевике // Балто-славянские исследования 1997. - М.: Индрик, 1998. - С. 550-555.
8. Мольков Г.А. Лингвистическое и палеографическое исследование древнерусской рукописи Милятино евангелие (РНБ, F.n.I.7): Дис. ... канд. филол. наук. - СПб., 2014. - 267 с.
9. Фалёв И.А. О редуцированных гласных в древнерусском языке // Язык и литература. -1927. - Вып. 1, Т. 2. - С. 111-122.
10. ЗализнякА.А. Древненовгородский диалект. - М.: Яз. славян. культуры, 2004. - 872 с.
11. Шахматов А.А. Исследование о Двинских грамотах XV в. // Исследования по русскому языку. - СПб.: Отд-ние рус. яз. и словесности Имп. Акад. наук, 1903. - Т. 2, Вып. 3. - 140 + 184 с.
12. Голоскевич Г.К. Евсевиево евангелие 1283 года: Опыт историко-филологического исследования // Исследования по русскому языку. - СПб.: Отд-ние рус. яз. и словесности Имп. Акад. наук, 1914. - Т. 3., Вып. 2. - 70 с.
13. ЗализнякА.А. Древнерусская графика со смешением ъ - о, ь - е // Зализняк А.А. «Русское именное словоизменение» с приложением избранных работ по современному русскому языку и общему языкознанию. - М.: Яз. славян. культуры, 2002. -С. 577-612.
14. Успенский Б.А. Русское книжное произношение XI - XII вв. и его связь с южнославянской традицией (Чтение еров) // Успенский Б.А. Избранные труды: в 3 т. - М.: Шк. «Языки русской культуры», 1997. - Т. III: Общее и славянское языкознание. -С. 143-208.
15. Ладыженский И.М. Графико-орфографические и языковые особенности рукописных книг Типографского собрания РГАДА № 165, 166, 167: Дис. ... канд. филол. наук. - М., 2011. - 282 с.
16. Малкова О.В. Редуцированные гласные в Добриловом евангелии 1164 года: Авто-реф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1967. - 21 с.
17. Малкова О.В. О принципе деления редуцированных гласных на сильные и слабые в позднем праславянском и в древних славянских языках // Вопр. языкознания. -1981. - № 1. - C. 98-111.
18. Попов М.Б. Проблемы синхронической и диахронической фонологии русского языка. - СПб.: Филол. фак. СПбГУ, 2004. - 346 с.
19. ФёдороваМ.А. Орфография Мстиславова евангелия и проблема узкой датировки памятников раннедревнерусского периода // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 9. - 2015. -Вып. 2. - С. 164-176.
20. ВайанА. Руководство по старославянскому языку. - М.: Изд-во иностр. лит., 1952. -447 с.
21. Каринский Н.М. Язык Пскова и его области в XV веке. - СПб.: Тип. М.А. Александрова, 1909. - 207 с.
22. Хабургаев Г.А. Ещё раз о хронологии падения редуцированных в древнерусском языке (в связи с вопросом о соотношении книжнописьменной и диалектной речи) // Лингвистическая география, диалектология и история русского языка. - Ереван: Изд-во АН Арм. ССР, 1976. - С. 397-406.
К ВОПРОСУ О ПАДЕНИИ РЕДУЦИРОВАННЫХ ГЛАСНЫХ...
23. Чекман В.Н. Исследования по исторической фонетике праславянского языка: типология и реконструкция. - Минск: Наука и техника, 1979. - 215 с.
24. Марков В.М. К истории редуцированных гласных в русском языке. - Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1964. - 279 с.
25. Ладыженский И.М. Редуцированные гласные в Ильиной книге // Die Welt der Slaven. - 2014 - Т. LIX. - С. 219-241.
26. Гринкова Н.П. Евгениевская псалтырь как памятник русской письменности XI в. // Изв. II Отд-ния РАН. - 1924. - Т. XXIX. - C. 289-306.
27. ИщенкоД.С. Древнерусская рукопись XII века «Устав студийский»: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Одесса, 1986. - 16 с.
28. Гавриленко Т.Н. Отражение редуцированных гласных в рукописи XII в. // Вестн. Ленингр. ун-та. Сер. 2. - 1989. - Вып. 2. - С. 68-73.
29. Шулаева Д.П. К истории языка в XIII в. (Палеографическое и фонетическое описание рукописи ГПБ Пог.12): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Л., 1970. - 15 с.
30. Голышенко В.С. Из истории русского языка XII века (палеографическое и фонетическое описание рукописи Чудовского собрания № 12 ГИМ): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1963. - 26 с.
31. Караулова Ф.В. Палеографическое и фонетическое описание рукописи Златоструя XII века: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Л., 1977. - 22 с.
32. Князевская О.А. О судьбе редуцированных гласных ъ, ь в ростовских рукописях первой трети XIII в. // Лингвогеография, диалектология и история языка. - Кишинёв: Штииница, 1973. - С. 202-208.
33. Князевская О.А. Буквы о, е на месте редуцированных гласных в ростовских рукописях начала XIII в. // Лингвистическая география, диалектология и история языка. - Ереван: Изд-во АН Арм. ССР, 1976. - С. 327-336.
Поступила в редакцию 24.07.14
Попов Михаил Борисович - доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка, Санкт-Петербургский государственный университет, г. Санкт-Петербург, Россия.
Падение редуцированных и последствия этого процесса в истории языка Занятие «Школы юного филолога» МОУ "СОШ 13 с УИОП"
Какие звуки в современном русском языке мы называем редуцированными, т.е. сокращёнными, ослабленными? Гласные О, Э, А в слабой (безударной) позиции В сильной позиции эти гласные не изменяют своего качества. Раньше в древнерусском языке были и до сих пор в церковно- славянском сохранились редуцированные Ъ (ер), Ь (ерь), которые обозначают очень сокращённые звуки О и А или Э и А после мягкого согласного. В 11 веке начинается процесс падения редуцированных звуков. МОУ "СОШ 13 с УИОП"
Что это значит – «падение»? Куда они могли «упасть»? «Упали» – значит, перестали произноситься или изменили качество произношения, стали другими звуками. Сравним слова: Стол – столъ Утка – утъка Кто – къто Что – чьто Сон – сънъ День – дьнь В каких словах в современном русском языке Ъ и Ь не отображены на письме? На конце слова, между согласными МОУ "СОШ 13 с УИОП" Слабой считалась позиция Ъ и Ь, если дальше слог полного образования, то есть слог с гласной в сильной позиции.
А в какой позиции редуцированные Ъ и Ь стали произноситься как гласные полного образования О и Э? Сравним слова: Стол – столъ Утка – утъка Кто – къто Что – чьто Сон – сънъ День – дьнь В сильной позиции, то есть под ударением МОУ "СОШ 13 с УИОП"
Вывод В живой речи славян в 11 веке в слабых позициях редуцированные гласные перестали произноситься и отображаться на письме В сильных позициях редуцированные превратились в гласные полного образования: Ъ – в О, Ь – в Э. МОУ "СОШ 13 с УИОП"
Церковно-славянские книжники продолжали писать по- старому, хотя иногда делали ошибки под влиянием устной разговорной речи. В древнерусском языке падение Ъ и Ь произошло в 12 веке и очень сильно отразилось на фонетической системе русского языка. Этот процесс буквально преобразил всю фонетическую систему. МОУ "СОШ 13 с УИОП"
Каковы же были последствия падения редуцированных? МОУ "СОШ 13 с УИОП" Понаблюдаем: КДЕЬГ Звуки К и Д оказались рядом, и звонкий Д оказал влияние на предшествующий глухой звук К. Произошло «уподобление» (ассимиляция) звука К звуку Д по звонкости, звук К стал звонким Г.
Потренируемся! Съдесь – здесь Съдоровъ – здоров Сънимати – снимать С процессом падения редуцированных связано и такое явление в современном русском языке, как чередование гласных звуков О и Э с нулём звука, например: сон – сна, день – дня. Гласные, которые исчезают при чередовании, мы называем беглыми. Беглыми в русском языке могут быть только бывшие редуцированные гласные Ъ и Ь, ныне буквы О и Е. МОУ "СОШ 13 с УИОП"
Связь правописания слов с историей языка Какое правило русского языка связано с процессом падения редуцированных? Суффиксы ИК и ЕК существительных Почему ЕК пишется, если Е «убегает», как это правило связано с процессом падения редуцированных? Так как Ь перешло в Е, этот звук чередуется с нулём звука Вставьте пропущенные буквы в современные слова: Цветоч…к, горош…к, моточ…к, мешоч…к, звоноч…к, ключ…к, воробыш…к, внучо…к, местеч…к, рыбёш…к, братиш…к, вазоч…к, зверюш…к, перст…нь, пес…н, мороз…ц, владел…ц, младен…ц. МОУ "СОШ 13 с УИОП"
11
Сравните Посол – посол Посла – посола Послу – посолу Почему при склонении существительного посол (посланный, посланец) исчезает один гласный звук из основы? Почему в другом слове посол (засол), которое звучит так же, ударный О не «убегает» в косвенных падежах, где окончания у обоих слов одинаковые? МОУ "СОШ 13 с УИОП"
Проверь себя! Посол – посланник Посолъ – посол Посъла – посла Посълу – послу Посол – засол Посълъ – посол Посъла – посола Посълу - посолу МОУ "СОШ 13 с УИОП" Редуцированные безударные гласные «падали», исчезали, а под ударением не исчезали, наоборот, изменяли своё качество в более сильную сторону, превращаясь в гласные полного образования: ЕР – в О, ЕРЬ – в Э. Таким образом, в словах первой колонки редуцированный Ъ упал, так как был в безударном положении, а в словах второй колонки сохранился, перейдя в гласный полного образования О, так как стоял в ударном положении.
В области согласных явления, вызванные падением редуцированных, были очень заметными.
1. Значительная часть лексики впервые получила последний закрытый слог, что привело к изменениям на конце слов.
Для звонких согласных эта позиция оказалась слабой, происходило ослабление напряжения голосовых связок и артикуляции, что обусловило оглушение конечных согласных: горо[т], ло[п], моро[с]. Процесс оглушения был длительным, завершился неодновременно по разным говорам, а в сев. рус. говорах (Костромская обл., Поветлужье), в вост. говорах Украины до сих пор сохраняется былая звонкость конечных согласных: моро[з], хлi[б]. Оглушение конечных звонких согласных звуков [в] и [в’] привело к появлению в древнерусских словах звуков [ф ] и [ф’ ], встречавшихся до этого лишь в заимствованных словах: [покровъ ] > [покроф], [кръв’ь ] > [кроф’].
Другим процессом была потеря мягкости конечным губным согласным, и в первую очередь, звуком [м’ ]. Как известно, в окончании тв. пад. ед. ч. м.-ср. р. существительных и кратких прилагательных, а также в тв. и мест.п. ед.ч. местоимений и полных прилагательных было -мь : городъмь, сынъмь, молодымь, тÝмь, о томь. После падения редуцированных конечный [м’] постепенно отвердел: городом , сыном , молодым , тем , о том . Тот же процесс происходил и в формах 1 л. ед. ч. нетематических глаголов: дамь > дам , Ýмь > ем . Конечный [м’] не отвердевал, если мягкость его поддерживалась аналогией с другими формами слова, где мягкость согласного сохранялась, например, в числительных: семь - семи , семь ю, восемь - восьми , восемь ю; здесь сказалось и влияние других числительных - пять, шесть, девять, десять.
На конце слов после падения редуцированных могли оказаться неудобопроизносимые сочетания согласных , которые упрощались . Например, сочетания шумного согласного и плавного [л] или сочетание [р + л], при этом утрачивался плавный (в формах м. р ед. ч. действительного причастия прошедшего времени, входившего в состав аналитических форм глагола): пекл ъ , несл ъ , сохл ъ , везл ъ , могл ъ , умьрл ъ > пек_, нес_, сох_, вез_, мог_, умер_. В русском языке в этой форме появился новый тип суффикса - нулевой – со значением прошедшего времени. Если же за группой согласных следовал гласный звук окончания, то [л] сохранялся: пекл а, несл а, гребл а, сохл а, могл а, везл а.
2. Процессы, вызванные падением редуцированных в середине слов , на стыке морфем (корня и приставки, корня и суффикса), были более многочисленными и значительными.
После падения редуцированных в пределах одного слога могли оказаться согласные звуки, разные по качеству - мягкие рядом с твердыми, глухие рядом со звонкими. Это вызывало многочисленные процессы ассимиляции .
а). Ассимиляции по твердости - мягкости в славянских языках, в том числе и в русском, в основном, регрессивные : > ; > . Ассимиляция по мягкости весьма убедительно отражена в памятниках, например: вь зяша < въ зяша, сь вÝдÝтель < съ вÝдÝтель, любь ви < любъ ви, где буква ь является только показателем мягкости согласного. В дальнейшем мягкость согласного сохранялась или утрачивалась. Например, сохранили мягкость губные: [в’ м’ ]есте, [в’ -д’ ]еле; и зубные согласные: ве[з’ д’ ]е, [з’ д’ ]елать, ба[н’ ш’ ]ик. В других случаях мягкость утрачивается, например: [дв’ ]ерь > [д’ в’ ]ерь > [дв’ ]ерь; [св’ ]ет > [с’ в’ ]Ýтъ > [св’ ]ет; [съ в’ ]ÝдÝтель > [с’ в’ ]ÝдÝтель > [св’ ]идетель. Нередко такие явления связаны с индивидуальным произношением и являются неустойчивыми.
В ряде говоров заднеязычные согласные в положении после мягких согласных подвергаются прогрессивной ассимиляции по мягкости: ба[т’ к’ ]а, ре[т’ к’ ]а, бо[ч’ к’ ]а, до[ч’ к’ ]а. Заднеязычный согласный сохраняет свое качество, приобретает дополнительный признак - палатальность. В памятниках (московских и написанных на территориях близ Москвы) такое произношение отражается с XV в.: бочкю , володкю , степанкя . Оно неизвестно другим восточнославянским языкам (укр. и белор.), следовательно, это более позднее явление. Смягчается, в основном, звук [к] и очень редко смягчаются звуки [г] и [х]: О[л’г’]a (возможно, здесь [г’]-фрикативный), наве[р’х’]y.
Регрессивная ассимилиция по твердости представлена в формах полных прилагательных с суффиксом -ьн-, например, кра[с’ ь н]ыи > кра[сн]ый; ме[д’ ь н]ый > ме[дн]ый; вÝ[р’ ь н]ыи > вÝ[рн]ый. Прoцесс отвердения неодновременно распространялся на разные группы согласных. В первую очередь отвердели зубные - крас ный, род ной, мед ный, сквоз ной . Затем и другие согласные - вер ный, ум ный . Но [л’] до сих пор сохраняет мякгость (не подвергается ассимиляции по твердости) - бо[л’ н]ой, си[л’ н]ый, во[л’ н]ый.
б). Ассимиляции по глухости - звонкости харатеризуются в русском языке большей устойчивостью и регулярностью.
Ассимиляции по звонкости прекрасно сохраняются в современном произношении, но им нет места в орфографии русского литературного языка, где осуществляется морфологический принцип написания - сохранение единства морфемы.
Примеры: [съ б˙]ежалъ > [зб ’]ежал; [съ г]орÝлъ > [зг ]орел; [съ ж’]алъ > [зж ]ал > [жж ]ал. В последнем примере представлена полная ассимиляция – к ассимиляции по звонкости добавляется и ассимиляция по месту образования . Особенно интересны те случаи ассимиляций, которые закрепились на письме, что способствовало ослаблению связи с родственными словами, а в некоторых случаях привело к деэтимологизации слов. Например: др.р. къ -дÝ (ср. къ-то, къ-и, къ-гда), сь дÝсь (сьи, сего) > где , здесь; др.р. свать ба (сват, сватать) > свадьба; стьга (стьжька) > сга > зга (ни зги не видно). В памятниках XI в. встречается слово съ -доровъ , где съ - приставка, доров- корень, что находит соответствия в греч. δόρυ (и.-е.*doru-) и санскр. dāru – «дерево», т.е. первоначальное значение слова съдоров – «крепкий, как дерево». Но уже в XII в. на чаре Владимира отмечено написание - здоровье: «à ñå ÷àðà êÍ0 ÂîëîäÈÌåðîÂà äàÂûäîÂÈ÷ÿ êòî Èç Íå4 ïü4òü òîìó Íà çä îðîâü4».
Ассимиляции по глухости также регулярны в современном произношении, но не отражаются в написании: съ казъ ка > ска[ск ]а; лавъ ка > ла[фк ]а. Лишь в отдельных случаях ассимиляции по глухости закрепились на письме, например: пчела из др.р. бъ чела (ср. в укр. другое направление ассимиляции - прогрессивное и, как следствие, ассимиляцию по звонкости - бджола из др.р. бъ чела ). В этом слове исконно был звонкий согласный, слово имело родственные связи с такими словами, как бык, бучень (в говорах бучень - « шмель») и было мотивировано («издавать резкий, громкий звук»). С закреплением нового произношения на письме слово пчела утратило мотивированность и выпало из гнезда родственных слов. Другой пример: затхлый . Какова была внутренняя форма этого слова? Восстановим исконный согласный корня - за-дъ х- л-ыи. Корень тот же, что и в словах вз-дох , дых-ание, дух, дох-лый. Здесь представлены разные ступени исторического чередования гласных. Следовательно, первоначальное значение др.р. слова задъхлыи – «задохнувшийся, потерявший дыхание». Ср. архан. тх -лица – «рыба, задохнувшаяся в воде». Однокоренным по происхождению является и укр. слово тх iр – « хорек» из др.р. дъ х -орь. В украинском языке это слово стало выступать в новом звуковом облике, отражающем ассимиляцию по глухости, как и в других славянских языках (ср., например, белор. тх ор, чеш. tch oř, словац. tch or), и утратило внутреннюю форму – «вонючее, дурно пахнущее животное» (в семантическом отношении есть параллель, например, во французском языке: putois – «хорек» < ст.франц. put – «вонючий» < лат. putidus – «гнилой, зловонный»). В русском слове хорь , хорек отражен другой фонетический процесс, связанный с падением редуцированных, - упрощение группы согласных (дъ х орь > тх орь > х орь).
После падения редуцированных иногда возникали неудобопроизносимые, непривычные сочетания согласных, в таких случаях в произношении происходило упрощение групп согласных .
В современном русском языке образовалась целая группа слов с так называемыми непроизносимыми согласными: се[рц]е, со[нц]е, пра[з’н’]ик, ле[с’н’]ица, чу[ств]а и т. д. Новое произношение могло проникнуть в написание, что приводило к деэтимологизации. Ср.: бедро – бедр- ь цевая > бер цовая (кость); гърн- ьць (горшок) – гърн- ь чаръ > гон чар; пол ъ съ т инь никъ > полт инник; пол ъ въ т ора > полт ора; чьсть – чь ст- ити > чт- ить – «воздавать почести, почитать», но сохранилось и слово чест- ить при выравнивании по аналогии с родственным словом честь и развитии противоположного значения – «ругать».
Kaк особую разновидность упрощения групп согласных, очевидно, можно рассматривать и такое явление как аффрикация , т.е. слияние в произношении двух согласных [тс] или [тш] в один звук - аффрикату [ц] или [ч’]. В современном русском языке аффрикация происходит в формах инфинитива и 3 л. ед и мн. ч. настоящего и будудущего простого времени возвратных глаголов, например: дра[ца] из др.р. дьратися , деру[ца] из др.р. деруть ся , держи[ца] из др.р. дьржиться . В отдельных случаях аффикация отразилась на письме, тогда слово получило новый облик и деэтимологизировалось. Ср.: дъ щанъ (дъ ска) > [тш’]ан > [ч’ ]ан ; Дь сна (правый приток реки) > [Тс]на > [Ц ]на . Ср. параллельные формы (паронимы) полных относительно-притяжательных прилагательных с суффиксом -(ь)ск-, которые появились на базе одной исконной формы. Если гласный в суффиксе -еск- восстанавливался по аналогии с краткой формой прилагательного, где редуцированный был сильным, аффрикации не возникало: казаческий < др.р. казачь скыи (ср. казачьскъ ), греческий < др.р. грьчь скыи (ср. грьчьскъ ), молодеческий < др.р. молодьчь скыи (ср. молодьчьскъ ). Но поскольку [ь ] в суффиксе в формах полных прилагательных оказывался в слабой позиции, он мог закономерно утратиться, что вызывало новые фонетические изменения в слове: грьчь скыи > гречскыи > гре[тш’с]кый > гре [ц ]кий (с утратой шипящего призвука и образованием свистящей аффрикаты). Слово получает к тому же новое значение. Ср. аналогично: казацкий , молодецкий, немецкий , рыбацкий , дурацкий , где [ц] - не результат древней палатализации, а следствие падения редуцированных, звук, образовавшийся на основе аффрикации после падения слабого редуцированного. Возможно, что новая аффриката [ц] отразилась на письме в этих случаях потому, что вполне привычно встраивается в ряд исторического чередования: [к] (в основе сущ.) / [ч] / [ц]. В других примерах аффрикация наблюдается только в произношении: горо[ц]кой, заво[ц]кой, лю[ц]кой (здесь еще и ассимиляция по глухости).
Диссимиляции , вызванные падением рудуцированных, были распространены в меньшей степени, чем другие процессы, а в литературном языке менее, чем в говорах. Диссимиляции происходят, в основном, по способу образования. Примеры: др.р. мягъ ко, льгъ ко > литературном произношении мя[хк ]о, льгъ ко > ле[хк ]о; др.р. къ то, къ кому, ногъ ти > (в говорах и просторечии) [хт ]о, [хк ]ому, но[хт ]и. На основе расподобления изменилось и произношение местоимения чь то. В литературном произношении [шт о] < [тш-то] (утратился первый взрывной элемент), а в сибирском просторечии - второй, что привело к аффрикации - [ч о] < [тш-то].
На основе диссимиляции и упрощения групп согласных возникло еще одно интересное явление, история которого не закончилась и в наши дни. Это произношение сочетания [чь н ]> [тшн ]> [шн ] (устраняется первый взрывной элемент). Впервые такая замена появляется в памятниках с XIV в., например, в еванг. 1304 г.: клюшн икъ < ключь никъ. В памятниках XV-XVI вв. такие сочетания уже обычны, см. в Домострое: пшенишн ые, грешн евая, бруснишн ая, перешн ица.
В моск. говоре (и на южных русских территориях) все без исключения сочетания [чь н] после утраты [ь ] должны были произноситься [шн ]. В северных, цокающих говорах (арханг., новг., костром.), где [ц] и [ч] не различаются (явление цоканья), группа согласных [ць н] (вм. [чьн]) изменилась в [сн ], ср.: еисн ица, пшенисн ый, молосн ый, столесн ик.
А в современном русском литературном языке произношение [шн] почти исчезло. Еще недавно произносительной нормой было: гре[шн]евая, я[шн]евая, моло[шн]ик, було[шн]ая. Сейчас допускается в произношении и було[чн]ая, и все чаще произносят моло[чн]ик, гре[чн]евая. Осталось лишь несколько слов, где [шн] – литературнвя произносительная норма: коне[шн]о, наро[шн]о, ску[шн]о, скворе[шн]ик, яи[шн]ица, шапо[шн]ый. В чем причины такого «обратного» процесса? Причин несколько. Во-первых, это влияние книжной стихии (в старославянском языке ничего подобного не было, и на письме сочетание чн сохранилось); во-вторых, воздействие аналогии, идущее от родственных слов (нач ало - начн у, ноч ь - ночн ой, дач а - дачн ый); в-третьих, омонимическое отталкивание, ср.: точный - тошный, точно - тошно, научный - наушный. Правда, и перечисленные причины до конца не объясняют, почему сохраняется произношение, типа печн ой, мучн ой, речн ой, ведь это слова бытовые (нет влияния книжной стихии) и нет опасности появления омонимии. Есть точка зрения, что такая неустойчивость произношения [чн] (даже у носителей хорошей литературной нормы) связана с усилением за последние 150-200 лет влияния северной русской нормы, где почти не было произношения [шн] (например, у Ломоносова). В современном языке закрепляется произношение [чн], поэтому в новых словах нет сочетания [шн]: ленточн ый, поточн ая, съемочн ый, многостаночн ый. Остатком на письме и в произношении является [шн] в фамилиях (Шапошн иков, Свешн иков, Калашн иков, Прянишн иков) и отчествах (Ильинишн а, Фоминишн а, Кузьминишн а, Лукинишн а). А также в словах дотошн ый (из доточьныи ) и двурушн ик (из двуручный , двуручничать - на жаргоне нищих «пользуясь теснотой в толпе, выставлять обе руки для выпрашивания милостыни»), как термин политического содержания - «человек, который под личиной преданности кому-либо действует в пользу враждебной стороны» - впервые употреблено в словаре Ушакова в1935 г. Ср. также укр. рушн ик (полотенце).
После утраты слабых редуцированных появились сочетания согласных , которые были исконно чуждыми славянским языкам:
а) сочетания согласных с [j ]: пе[р’jа] < др.р. пери я, коло[с’jа] < колоси я, се[м’jа] < семи я, хло[п’jа]< хлопи я, су[д’jа] < судия, дру[з’jа] < друзи я, т.е сочетания исконно твердых согласных с палатальным согласным, которые по ЗСС избегались. Согласный [j] сохранялся лишь после гласных (или в начале слова перед гласным), после согласных он, вызывая смягчение, так называемые j-процессы, ассимилировался еще в дописьменную праславянскую эпоху. Теперь эти сочетания остаются без изменения: ЗСС перестал действовать. Только в укр. и белор. языках и исконных юго-зап. русских говорах сочетания согласных с [j] пережили новые изменения: [j] снова подвергся ассимиляции согласным, который удлинился, ср. укр. житт я, судд я, свинн я, корiнн я, зiлл я, весiлл я и белор. жыцц я, судз я, калосс я, зелл е, карэнн я, вяселл я;
б) сочетания согласных [*tl ], [*dl ]в восточно- и южнославянских диалектах былиневозможны и еще вдописьменную эпохуупрощались, например, др.р. вел ъ < о.сл.*vedlъ, др.р. плел ъ< о.сл.*pletlъ. После падения редуцированных новые сочетания [тл ], [дл ] уже не упрощались: свÝть ло > светло, меть ла > метла, ть лÝти > тлеть, сÝдь ло > седло;
в) общеславянские сочетания [*kti ], [*gti ] по-разному изменились в диалектах: [чи ] - в вост.сл. (моч ь); [щи ] - в ю.сл. (мощ ь). После падения редуцированных стало возможно произношение но[кт ]и < др.р. ногъ ти, ло[кт ]и < др.р. локъ ти, ко[кт ]и < др.р. когъ ти;
г) изменение новых групп согласных в ряде случаев носило диалектный характер, например, в начале слова в сочетаниях [ръ ж], [ль н] после падения редуцированных оказывается нарушенным принцип постепенного возрастания звучности. В литературном языке изменения в этих сочетаниях не отмечены: ръ жаный > рж аной, ль няныи > льн яной, ръ жавыи > рж авый, ръ жати > рж ать. Но по говорам шло освобождение от труднопроизносимых сочетаний путем развития вторичного гласного в начале слова, причем, в акающих говорах развивался гласный [а] или [и], например, а рж аной, и рж авый, и льн яной, и рж ати, а в окающих говорах развивался гласный [о], например, о рж аной, о льн яной.
7. Оформление соотносительности согласных по признаку «глухость-звонкость»
Падение редуцированных обусловило оформление в русском языке соотносительности согласных по глухости-звонкости. До этого между глухими и звонкими согласными не было соотносительных связей (кроме звуков [з] и [с] в приставках), т. к. в древнерусском языке не было позиций нейтрализации - неразличения глухих и звонких согласных. В современном русском языке глухие и звонкие согласные противопоставлены друг другу только а) перед гласными, б) перед сонорными, в) перед согласными [в] и [j]. В остальных позициях глухие и звонкие парные согласные не различаются: на конце слов только глухие, перед звонкими - звонкие, перед глухими - глухие. Такие позиции появились после утраты слабых редуцированных. В особом положении при этом оказались сонорные и звуки [в] и [j]. Эти согласные не озвончают предшествующих глухих согласных (снял - знал, дрова - трамвай, свой - звон, слой - злой, съел – взъелся) и сами не оглушаются перед глухими согласными, за исключением звука [в]: [ф’п’]еред. Но такое оглушение отражается в памятниках довольно поздно, только с XVI в. Более позднее оглушение звука [в] по сравнению с другими согласными связано с близостью его к сонорным, сохранением в отдельных диалектах губно-губного образования (у нук, любоу , короу ), а также с непривычностью написания буквы ф в исконных словах для русских писцов.
Для большинства же русских согласных признак «глухости-звонкости» в определенных фонетических позициях перестал быть смыслоразличительным: прут - пруд: [прут] - < д, т >; глас - глаз: [глас] - < с, з >.
8 .Соотносительность согласных по признаку «твердость-мягкость»
Как известно, до падения редуцированных твердость или мягкость согласных звуков (за исключением исконно мягких) была обусловлена качеством следующего гласного. Такая ситуация сложилась после вторичного смягчения полумягких согласных: перед гласными переднего ряда возможны были только мягкие согласные, перед гласными непереднего ряда - только твердые. Лишь исконно мягкие согласные могли находиться еще и перед гласными непереднего ряда [а] и [у].
Освобождение признака твердости-мягкости согласных от позиционных условий было связано с утратой слабых редуцированных на конце слов. Мягкие согласные на конце слов (кроме [м]) сохранили свою мягкость и стали выступать в этой позиции наравне с твердыми согласными, таким образом, качество согласного перестало быть неразрывно связаным с качеством последующего гласного. Например: цÝ[пъ ] - цÝ[п’ь ], ко[нъ ] - ко[н’ь ]. После падения редуцированных эти слова стали различаться не качеством гласных ([ъ] или [ь]]), а качеством согласных: [п] – [п’], [н] – [н’], [б] – [б’], [т] – [т’], [р] – [р’], [л] – [л’], [ф] – [ф’], [м] – [м’], [с] – [с’], [з] – [з’], [д] – [д’], [в] – [в’]. Так вторично смягченные согласные приобрели статус самостоятельных фонем, следовательно, произошло увеличение количества согласных (в то время как количество гласных и их роль в структуре слова и звуковом облике слов уменьшилась). Фонетическая система русского языка преобразовывалась из вокалической в консонантную.
Тема III. Фонетические процессы древнерусского языка письменного периода, не связанные с падением редуцированных
1. Переход [e] в [o] (3-я лабиализация).
2. История звука [Ý].
3. История шипящих и [ц].
4. История заднеязычных согласных.
5. История аканья.
6. Редукция до нуля безударных гласных полного образования на конце слова.
1. Переход [e] в [o] (3-я лабиализация)
Переход [e] в [o] происходил в положении после мягкого согласного перед твердым (t’et > t’ot ), при этом мягкость согласного сохранялась: в’еду - в’ол, вес’елье - вес’олый, л’енок - л’он, п’есец - п’ос, кл’еновый - кл’он.
Предполагают, что косвенной причиной этого фонетического процесса явилось падение редуцированных, когда в пределах одного слога оказались гласный переднего ряда [e] и твердый согласный, под влиянием которого и происходила аккомодация гласного - лабиализация - и переход [e] в [o]: [н’ос]. (Ср. лабиализацию [*e] в поздний общеславянский период в в.сл. сочетаниях *telt > *tolt > *telet) В положенииперед мягким согласным гласный [e] сохраняется: [д’ен’, в’ес’, пл’ет’, п’еч’].Если же[о ] звучит на месте [е ]передмягким согласным или на конце слова, то это не фонетический процесс, а явление морфологической аналогии, например, весё ленький, тё тя, плечо , лицо , всё , твоё (подробнее см. ниже).
Переход [е] в [о] возник до разделения древнерусского языка, но развивался не одновременно во всех диалектах. (Хотя это явление было свойственно большинству говоров древнерусского языка, но некоторые, например, рязанские, тульские, пензенские его не знают.)
Раньше всего [е] изменился в [о] в северно-русских говорах и в говорах, легших в основу украинского языка (XII-XIII вв.). Переход t’et > t’ot осуществлялся здесь независимо от ударения: [в л’осу, в’осна, н’осу, б’ору] (так называемые ёкающие сев.русские говоры). В украинском языке результаты этого процесса сохранились лишь после шипящих и [j]: чо ловiк, жо на, чо рний, чо тирi, жо втий, вчо ра, чо бiт, мойо го, твойо го. В остальных случаях произошло отвердение согласных (это были согласные вторичного смягчения) перед [е]: [вэсэ]лий, [зэлэ]ний.
В южно-русских говорах [е] переходит в [о] позднее, после развития аканья (не ранее XIV в.), и осуществляется лишь под ударением, т.к. в безударном положении в акающих говорах [о] не произносится: [м’од, л’од, л’ож]а.
Таким образом, если определять хронологические рамки 3-ей лабиализации в древнерусском языке, то начало изменения [е] в [о] надо отнести к периоду не ранее XII века, когда смягчились полумягкие согласные (к. XI в.), т.к. переход осуществлялся и после вторично смягченных согласных, и уже утратились редуцированные (2-ая половина XII в.), поскольку в [о] переходил и гласный [е] из [ь] в сильной позиции.
Памятники отражают лабиализацию преимущественно после исконно мягких согласных (шипящих и [ц’]) с к. XII в., а особенно с XIII в. Например: блажо нъ, съкажо мъ, чо рный, пришо лъ, жо нка, купцо въ . Реже - после мягких согласных вторичного смягчения, например: рубло въ, озо ра, госто мо, на со мъ Поморьи, Елео на, Фо дор, Семо н (новг., двинск. грамоты). Эта редкость объясняется отсутствием специальной буквы. Буква ю (йотированная о ) была уже занята, обозначала [’у] после мягкого или . Были попытки изобразить [’о] с помощью ьо, ео, ио, о , но в последнем случае после вторично мягких согласных могла возникнуть путаница: во л [вол - в’ол], но с [нос - н’ос].
Для церковнославянского кириллического алфавита, который использовался на Руси до н. XVIII в., особый знак для обозначения [’о] после мягкого согласного был не нужен: буква е стала использоваться и в этой функции. Всего она получила 5 функций: для обозначения звуков [е] и [о] после мягкого, и - се лу, села , ель , елка ; а кроме того, ее еще использовали и для обозначения начального [э] в заимствованных словах. В XVIII в. разные авторы пытались обозначать [’о] диграфами ио, jо, iо . Но Ломоносов в «Российской грамматике» эти способы не утвердил. В 1797 г. в Альманахе «Аонида» Карамзин предложил букву ё , которую используют и теперь, но лишь в учебниках для начальных классов, в словарях и в том случае когда могут возникнуть омонимы, типа вс е - вс ё . Для обозначения [о] после шипящих в современной орфографии употребляется как буква е , так и о , например, ключо м, шо в, шо рох, но че рт, ше пот, хотя для различного написания нет достаточных оснований (см. и другие орфограммы). Так что, можно сказать, и в современном русском литературном языке 3-я лабиализация отражается непоследовательно.
В определенный период русского языка переход [е] в [о] перестал быть живым процессом. И этот период можно определить с помощью относительной хронологии. Вспомним, что [ж’, ш’, ц’] в древнерусском языке были исконно мягкими и отвердели поздно. При этом перед [ж] и [ш], которые отвердели в XIV в., переход [е] в [о] еще наблюдается, ср.: и[д’ош], моло[д’ож]и, [л’ож]а, ик. Но перед [ц], отвердевшим только к XVI в., перехода нет: отец, конец, молодец . Значит, в XIV в. переход был живым процессом, раз он происходил перед новыми твердыми согласными – [ж, ш], а в XVI в. уже нет. И в иноязычных словах, заимствованных позже, [е] в [о] не переходит: патент, газета, момент, берет .
Кроме заимствованной лексики, в некоторых группах слов современного русского языка при наличии всех необходимых условий (позиция t’еt), также отсутствует переход [е] в [o], другими словами, наблюдаются «отклонения» в переходе. В каких случаях эти отклонения встречаются и как их можно объяснить?
1. В словах с исконным звуком [Ý] . Как известно, звук [е] в русском языке может восходить к древнерусскому [е], [ь] или [Ý]. В [о] переходил [е] из [е] и [ь], например, жена-жён, сестра-сестёр, пенёк, тёмный . Но [е] из [Ý] оставался без изменения, например: др.р. бÝлыи > белый, др.р. мÝхъ > мех. Это объясняется тем, что в эпоху, когда переход был живым фонетическим процессом, [Ý] еще отличался от [е], поэтому в русском языке нет перехода в [о] в словах, типа хлеб, свет, лес, серый, дело, мел, нет, колено и т. д.
2. В словах старославянского и церковнославянского происхождения . Старославянский и церковнославянский языки не знали перехода [е] в [о]. Поэтому в словах, пришедших в русский язык из старославянского через церковнославянский, сохраняется [е], например: небо, крест, пещера, перст, надежда . В то время как в собственно русских словах того же корня звучит [о]: нёбо, перекрёсток, Печора, напёрсток, надёжный . Хотя буква е передавала и [’о], под влиянием церковнославянского произношения требовалось читать как написано, поэтому переход [е] в [о] отсутствует и в более широком круге книжных слов, особенно это характеризовало поэтическую речь XVIII-XIX вв. В соответствии с разработанной М.В. Ломоносовым теорией «трех штилей», отсутствие перехода [е] в [о] является характерной чертой высокого стиля. Ср.: «На холмах пушки, присмирев , прервали свой голодный рев » (А. Пушкин). «Когда в товарищах согласья нет , на лад их дело не пойдет » (И. Крылов).
3. В лексике так называемого «второго полногласия» : первый, зеркало, верх, верба, смерть, четверг, церковь . Перехода в подобных словах нет и не могло быть, так как [р] долгое время сохранял мягкостьв старомосковском нормированном произношении и до сих пор еще сохраняет ее в просторечии, в первую очередь, перед губными и заднеязычными согласными. Мягкость [р’] была следствием развития 2-го полногласия после падения редуцированных. Перед твердыми переднеязычными [р’] отвердел раньше, поэтому в отдельных словах переход все-таки наблюдается, например, зёрна, твёрдый, чёрный, мёртвый, мёрзнуть .
4. В словах с суффиксами -ск- < -ьск-, -н- < -ьн-, -ств- < -ьств- также нет перехода: женский, деревенский, полезный, любезный, деревня (ср. простореч. дерёвня ), учебный, душевный, медный, земство . После утраты редуцированного в суффиксе согласный корня долго сохранял мягкость, приобретенную во время вторичного смягчения: ме[д’]ный, душе[в’]ный.
5. Нет перехода и в ударных приставкахбез - и не - : бездарь, бестолочь, неслух, невод, немощь, недоросль, нехотя и под. Здесь сыграла свою роль морфологическая аналогия - сохранение единства морфемы.
Кроме перечисленных групп слов с «отклонениями» в переходе, следует учитывать те случаи, когда [е] переходит в [о] без фонетических условий, по аналогии, для которой имется несколько оснований. Во-первых, влияние родственных слов, то есть словообразовательная аналогия: ве[с’ол]ый - ве[с’ол’]енький, зе[л’он]ый - зе[л’он’]енький, [п’ос] - [п’ос’]ик, гор[шок] - гор[шоч’]ек. Во-вторых, выравнивание основы внутри парадигмы склонения или спряжения одного слова, то есть формообразовательная (морфологическая) аналогия: клён, клёна, клёну, клёном, на клё не, берёза, на берё зе; несёшь, несёт, несём, несё те, везё те, плетё те. В-третьих, в результате влияния твердого варианта склонения на мягкий, при унификации окончаний в одном типе склонения: а) тв. пад. ед.ч. сущ. 1 скл. - землё й, свечо й, судьё й, как реко й, водо й, жено й; б) им.-вин. пад ед.ч. сущ. ср. р. 2 скл., типа плечо , лицо , зверьё , жильё , как окно , село ; в) окончании местоимений и кратких прилагательных ср. р., например, твоё , моё , всё , свежо , как оно , то , высоко . (В скобках заметим, что такой переход чужд украинскому языку: [моjэ , плэчэ ].)
В результате аналогии [о] может появиться ив словах с исконным [Ý], например: звё зды, гнё зда, сё дла, приобрё л из др.р. звÝ зды, гнÝ зда, сÝ дьла, приобрÝ лъ, возможно, что по аналогии с формами вё сны, сё ла, привё л. Есть и другой взгляд на такие случаи. Изменение [Ý], как и все фонетические процессы, происходило неодновременно по разным говорам. В московском говоре, легшем в основу литературного языка, [Ý] держался долго, но на других территориях [Ý] совпал с [е] раньше и именно там (до XV в.) перешел в [о].
Каковы же были последствия 3-й лабиализации для фонетической системы русского языка?
В результате перехода [е] в [о] увеличилось число позиций, в которых твердые и мягкие согласные находились бы в одинаковых условиях - перед гласным непереднего ряда. Вспомним: в древнерусском языке до 2-й половины XI в. перед гласными нереднего ряда [а] и [у] могли находиться только исконно мягкие согласные (сонорные, шипящие и [ц’]), причем шипящие и [ц’] были представлены в системе только как мягкие фонемы, а сонорные [р’, л’, н’] могли быть еще и твердыми [р, л, н]. И только для сонорных (исконно мягких и твердых) существовали одинаковые позиции - перед [а] и [у]: [кон’у - окну , кон’а - окна , вол’а , вол’у - вола , волу , бур’а , бур’у - кара , кару ], то есть [н’а - на, н’у – ну, л’а – ла, р’а - ра] – 2 позиции для 3-х пар согласных. После смягчения полумягких согласных и утраты особой фонемы < ä > переднего ряда (во 2-й половине XI в.) вторично смягченные согласные стали употребляться перед [а] (непереднего ряда), как и твердые согласные, ср.: [п’а ]ть – с[па ]ть, [м’а ]л – [ма ]л, [с’а д’ь] – [са д], [в’а ]л – [ва ]л и т.д., т.е. в позиции перед [а] по призаку твердости-мягкости стали противопоставляться еще 6 пар согласных. После падения редуцированных во 2-й половине XII в. мягкость согласных перестала зависеть от качества гласного, таким образом, прибавилась третья позиция с равными условиями для твердых и мягких согласных - на конце слова: [кон’ – окон ], [вес’ – вес ], [сып’ – осип ]. В результате перехода [е] в [о] к XIV в. исконно мягкие сонорные и согласные вторичного смягчения оказались перед [о] (гласным непереднего ряда), как и исконно твердые согласные (4-я позиция): ко[н’о м] – [но в], за[р’о й] – [ро й], зем[л’о й] - [ло в], [с’о с]тры – [со т]ы, [в’о с]ны – [во с’]емь и т.д. Как видно из примеров, происходило постепенное освобождение признака мягкости согласных от позиционных условий, от качества соседствующих с ними гласных, и 3-я лабиализация - еще один шаг к закреплению фонемного статуса мягких соглаcных.
2. История звука [Ý]
Как известно, гласный [Ý] возник в общеславянскую эпоху двояким путем: 1) из и.-е. монофтонга [*ē] долгого (например, лат. vērus // др.р. вÝра) и 2) из прасл. дифтонгов [*оi], [*аi] при их монофтонгизации в результате действия ЗОС (например, лит. vainìkas, káina // др.р. вÝнъкъ, цÝна). Естественно, что [Ý]-(1) монофтонгического происхождения качественно отличался от [Ý]-(2) дифтонгического. Вспомним, что перед [Ý]-(1) из и.-е. [*ē] происходила 1-я палатализация заднеязычных (образование мягких шипящих), а перед [Ý]-(2) из [*оi], [*аi] - 2-я палатализация (образовывались мягкие свистящие). См. «Таблицу происхождения вторичных согласных звуков русского языка» в 3-ей части данного пособия.
При исследовании истории данной фонемы перед лингвистами возникает множество вопросов, на которые трудно дать однозначный ответ. В лингвистической литературе даже возник термин – «ятевая проблема». Рассмотрим только некоторые аспекты этой проблемы.
1. Совпали ли [Ý]-(1) и [Ý]-(2) в общеславянском языке впоследствии или оставались разными звуками? Поскольку рефлексы их одинаковы во всех славянских языках, то можно сделать вывод о том, что, возникнув разными путями и различаясь на начальном этапе, оба звука (ятя) совпали в одном звучании (см. подробнее в кн.: Ф.П. Филин. Происхождение русского, украинского и белорусского языков. Л., 1972).
2. Как же звучал [*Ý] (уже единый) в общеславянском языке? От ответа на этот вопрос зависит и определение качества данного звука в древнерусском языке. Однако решение этой задачи затруднительно, так как рефлексы о.сл. [*Ý] в современных славянских языках и диалектах удивительно многообразны: от узкого [i] до широкого [а], от [аi] до , от до . Только в диалектах словенского языка можно насчитать до 16 рефлексов о.сл. [*Ý], отличных друг от друга (см. статью В.К. Журавлева в ВЯ, 1965, № 1). Показания заимствованных слов также разнообразны и противоречивы. Несомненно одно: после распада о.сл. языка [*Ý] образовал особую фонему. Например, в старославянском языке это была фонема переднего ряда нижнего подъема, которая характеризовалась открытостью. По сравнению с ней древнерусская фонема < Ý > была более закрытой - верхне-среднего подъема.
3. Каково же было качество < Ý > в древнерусском языке? Можно предположить, что в древнерусском языке дописьменного периода < Ý > имела различные оттенки произношения, которые были свойственны отдельным диалектам и даже частично сосуществовали в одном диалекте, например, закрытый гласный [ê], дифтонги . Так, Ф.Ф. Фортунатов и А.А. Шахматов предполагали, что в древнерусском языке фонема < Ý > звучала как дифтонг ). Такая фонетическая неустойчивость < Ý > привела к ее падению в большинстве восточнославянских говоров. Но процесс утраты < Ý > как особой фонемы был длительным, протекал неодновременно и в различных областях дал разные результаты.
Таким образом, история древнерусской фонемы < Ý > - это история ее изменения в разных диалектах древнерусского языка. И надо заметить, что, хотя судьба < Ý > в говорах до сих пор до конца не изучена (Ф.П. Филин), однако можно определить общее направление в изменении < Ý > в диалектах древнерусского языка, опираясь на данные современных диалектов.
Если принять точку зрения, что < Ý > в древнерусском произносилась как закрытый гласный [ê], приближавшийся к дифтонгу [ие], т.е. б[ê]лый - б[ие]лый, то в дальнейшем ее изменение могло идти двумя путями - усиление одной или другой части дифтонга.
Усиление первой части дифтонга [и е] приводило к слиянию фонемы < Ý > с < и >. Это было характерно для большинства южных диалектов, легших в основу украинского языка. Сначала дифтонг [ие] изменялся в [и] в положении перед мягким согласным (под ударением или без), например: дÝтя > дiтя, дiтятко, вÝтер > вiтер, змÝя > змiя, сÝдя > сiдя. А перед твердым согласным особое произношение < Ý > как закрытого гласного [ê] или [ие] сохранялось. Впоследствии изменение произошло и перед твердым согласным: хлÝб > хлiб, сÝно > сiно, бÝлый > бiлий, лÝс > лiс, лÝто > лiто.
Усиление второй части дифтонга [ие ] и дальнейшее совпадение < Ý > с < е > характерно было для многих южнорусских, для среднерусских, части севернорусских говоров, а также говоров, легших в основу белорусского языка. Судя по данным Смоленской грамоты 1229 г., где смешиваются буквы Ý и е , в XIII в. в смоленском говоре < Ý > уже не отличалась от < е >.
Наконец, в отдельных говорах, например, вологодских, новгородских, рязанских, воронежских < Ý > могла сохраниться без изменения как закрытый гласный [ê ] или как дифтонг [ие ] (особенно под ударением).
История < Ý > восстанавливается путем изучения употребления буквы Ý в памятниках письменности: правильно или нет она употреблена в слове с этимологической точки зрения. Как уже отмечалось, самый ранний пример отражения падения < Ý > дает Смоленская грамота 1229 г., где смешиваются буквы Ý и е . В галицко-волынских памятниках, созданных на территории современной Украины, замена буквы Ý буквой i (и наоборот) отражается с конца XIII в. В новгородских памятниках - с XIV в. Но в то же время во -многих памятниках буква Ý употребляется этимологически правильно, не смешиваясь с другими буквами, следовательно, звук [Ý] долго сохранялся в данном говоре как особая фонема. Например, правильное употребление буквы Ý характеризует Лаврентьевскую летопись 1377 г. В Моск. грамотах до XVII в. различались < Ý > и < е > под ударением. Еще Ломоносов указывал на различие < Ý > и < е > в литературном языке, с оговоркой, что «в просторечии они имеют едва заметную чувствительную разность, которую в чтении слух весьма явственно разделяет и требует в [е] дебелости, а в [Ý] тонкости». Из этого ясно, что в живом московском говоре, в московском просторечии во времена Ломоносова < Ý > почти полностью совпала с < е >, и только в литературном произношении (возможно, искусственно) различие [Ý] и [е] продолжало поддерживаться.
Таким образом, в литературном языке, возникшем на базе московского говора, на месте [Ý] стал произноситься [е], совпавший с [е] исконным. Однако этот звук [е], восходящий к < Ý >, не изменялся в [о] в положении после мягкого перед твердым согласным, как изменялся исконный [е] или из [ь] в сильной позиции. Правда, есть исключения, которые можно объяснить действием аналогии или влиянием тех говоров, где падение < Ý > произошло раньше, чем в московском говоре. Например: гнёзда < гнÝзда, сёдла < сÝдьла, позёвывает < зÝвати, обрёл < обрÝсти. В севернорусских ёкающих говорах действие аналогии еще шире: убёг, бесёда, пётух, сёсти .
В азбуке буква Ý употреблялась до 1918 г.
Как уже было сказано, в русском литературном языке < Ý > совпала с < е >. Но есть ряд слов с < и > вместо этимологического [Ý], например: дÝти - дÝтя > де ти, но ди тя, ди тятко; сÝлъ - сÝдÝти > се л, но си деть, сидя; вÝдÝти, съвÝдÝтель > ве дать, но сви детель. В последнем примере наблюдается изменение мотивированности слова - первоначальное его значение было связано со значением глагола вÝдÝти – «знать», т. е. свÝдÝтель – «тот, кто знает». С переходом < Ý > в < и > слово попадает под влияние глагола видеть , т.е. свидетель – «очевидец». В древнерусском языке были разные слова для обозначения «свидетелей» на разных основаниях, например, видокъ , т.е. «очевидец»; послухъ – «тот кто что-то слышал о деле»; наконец, свÝдÝтель , т.е. «знающий о деле», «осведомленный», «знаток».
Обобщая историю < Ý > в древнерусском языке и его говорах, можно представить следующую схему:
Древнерусская фонема < Ý > как {закрытый [ê] или [ие]}
В части говоров (вологод., ряз., новг., воронеж.) сохранилась в прежнем качестве: как закрытый [ê] или [ие];
В большинстве говоров изменилась:
а) совпала с < e > - реализуется в более открытом звуке (русск. лит. язык, среднер., южнор. говоры и часть севернор. говоров, белор. язык);
б) совпала с < и > - реализуется в более закрытом звуке (укр. язык).
3. История шипящих и [ц’]
Шипящие [ж’], [ш’] и аффрикаты [ц’], [ч’] никогда не были парными по признаку «твердость – мягкость». И в современном русском языке они остаются непарными: [ж, ш, ц] - всегда твердые, [ч’] - всегда мягкий.
Поскольку звуки [ж’, ш’, ц’] возникли как мягкие согласные, то история этих звуков - история их отвердения. Процесс этот не был связан с падением редуцированных. Вопрос о времени отвердения [ж’], [ш’], [ц’] решается по данным письменных памятников на основе написания буквы ы после соответствующих букв ж, ш и ц . Написаний жы, шы, цы не было ни в старославянской, ни в древнерусской графике.
Для [ж] и [ш] указания на их твердость появляются в памятниках с к. XIV в., а для [ц] - в XVI в. Например, в Духовной грамоте Дмитрия Донского 1389 г. - жы вите, держы тъ, Шы шкинъ; в Домострое - нацы дят, концы . Более позднее отвердение [ц] по сравнению с шипящими подтверждается и отсутствием перед [ц] перехода [е] в [о] (оте ц), в то время как перед [ж] и [ш] переход осуществляется (ё жик, идё шь).
В севернорусских диалектах сохраняется [ц’]. В украинском языке [ц] может быть твердым и мягким - он отвердел перед [э], как и мягкие согласные вторичного смягчения, и перед новым [и], в котором объединились древнерусские [и] и [ы], например, сонц э, серц э, ц ибуля, ц ифра. В остальных случаях [ц’] сохраняет мягкость, которая на письме обозначается соответствующими буквами: ь, я, i, ю , например: хлопець , кравець , оливець , горобець , криниця , вулиця , паляниця , цi кавий, акацi я. В некоторых русских говорах [ж, ш] отвердели перед гласными непереднего ряда, но сохраняют мягкость перед [и], например: ш апка, ж аба, но [ш’ ит’], [ж’ изн’].
Звук [ч’] остается мягким в литературном русском языке и в русских говорах, но отвердел в белорусском и частично в украинском.
Современная русская орфография сохраняет традиционные написания, типа жи, ши; жь, шь (в некоторых грамматических формах), например: жи р, ши ло, мышь , ешь , сплошь , мажь , пишешь . Написание ци - сохраняется в середине слова (ци фра, ци рк), но на стыке корня и окончания или корня и суффикса появляется написание цы , например: конц-ы отц-ы , Синиц-ы н, сестриц-ы н.
Процессы в истории шипящих и [ц] не привели к преобразованию системы согласных, но наложили на эту систему определенный отпечаток, как уже было отмечено, во всех говорах русского языка и в литературном языке шипящие и [ц] остаются непарными по твердости-мягкости. Ср. в литературном русском языке: [ж, ш, ц] - непарные твердые, а [ч’, ш’ш’, ж’ж’] - непарные мягкие: [дош’ш’, дож’ж’ик]. Во многих севернорусских говорах [ц’] - непарная мягкая фонема. В некоторых северно- и южнорусских говорах [шш] и [жж] - непарные твердые, ср. дожжык, шшука. В любом случае эти звуки остаются вне противовоставления по признаку «твердость-мягкость».
4. История заднеязычных согласных. Изменение [гы], [кы], [хы] в [г’и], [к’и], [х’и]
Заднеязычные согласные в русском языке долго оставались вне соотносительности по твердости-мягкости. Они не могли выступать перед гласными переднего ряда, так как еще в общеславянскую эпоху в таких сочетаниях заднеязычные согласные подверглись палатализациям. Лишь в заимствованных словах встречались срочетания [г’е, к’е, х’е, г’и, к’и, х’и], например, ангелъ, кедръ, гигантъ, китъ, хитонъ , в то время как в исконно русских словах были сочетания [гы, кы, хы] - Кы евъ, рукы , ногы , хы трыи, сохы .
В XII-XIII вв. в сочетаниях [гы, кы, хы] начинают изменяться и гласный и согласный: гласный передвигается в зону переднего ряда, а согласный смягчается. На юге этот процесс происходил раньше, на севере - позже.
В результате такого изменения в исконно русских словах появляются сочетания [г’и, к’и, х’и], в которых мягкие заднеязычные выступают как позиционные варианты твердых. В памятниках написания типа Ки евъ, ки сел, ги бель, похи тити появляются лишь с XIV в.
Смягчение [г’, к’, х’] было одним из этапов формирования соотносительности согласных по твердости-мягкости и связано процессом функционального сближения < и > и < ы >, при этом [г’, к’, х’] выступали как варианты твердых фонем < г, к, х >. Это смягчение было подготовлено бытованием в древнерусском языке заимствований из греческого, содержавших мягкие заднеязычные (Ге оргии, Ники фор, Ники та, Яки м), и поддержано морфологической аналогией, под воздействием которой происходило выравнивание основ в склонении и спряжении с устранением результатов 2-й палатализации: перед окончанием или суффиксом с гласным переднего ряда восстанавливался заднеязычный согласный основы, например: ног а, мух а, ученик ъ - ноге , мухе , ученики вместо нозÝ, мусÝ, ученици . Или: пек у, пеки , пеки те, бег у , беги , беги те вместо пеци , пецÝ те, бези , безÝ те. Как видим, обобщение основ также приводило к появлению форм с мягкой разновидностью заднеязычных согласных.
Однако становление мягких заднеязычных согласных как самостоятельных фонем происходило уже в период развития русского национального языка, так как в древнерусском языке не было еще одинаковых позиций для [г, к, х] и [г’, к’, х’], позиций, которые для остальных твердых и вторично смягченных согласных появились после падения редуцированных и перехода [е] в [о]. Мягкие заднеязычные [г’, к’, х’] встречались только перед [и] и [Ý] (позднее [е]), в остальных позициях (на конце слова, перед согласным, перед гласными непереднего ряда) употреблялись только твердые [г, к, х]. Такое положение в основном сохраняется и в современном русском языке. Правда, в связи с притоком заимствований (а они все же не могут характеризовать систему языка в целом), в русском языке мягкие [г’, к’, х’] стали возможны и перед гласными непереднего ряда [а, у, о], например, маникю р, гю рза, ликё р, Гё те, гя ур, Кя хта. Ср. также единственное исключение в спряжении русского глагола ткать : ткё шь, ткё т, ткё м, ткё те вместо тчёшь, тчёт, тчём, тчёте , а также просторечное жгё м, жгё шь, жгё т, жгё те). Существование подобных примеров дает повод говорить о соотносительности твердых и мягких заднеязычных, хотя вопрос о фонематической роли [г’, к’, х’] в русском языке не решается однозначно. В связи тем, что в литературном языке и во многих диалектах мягкие заднеязычные не находятся в изолированной от гласных позиции (на конце слов), большинство лингвистов (МФШ) не склонны считать их самостоятельными фонемами (ср. противоположную точку зрения А.Н. Гвоздева). Процесс их становления продолжается. Так, например, в некоторых говорах мягкие заднеязычные стали употребляться шире, чем в литературном языке - в результате прогрессивной ассимиляции по мягкости, например, Пе[т’к’а ], Ва[н’к’а ], ча, пало[ч’к’о ]й, О[л’г’а ], коче[р’г’у ], наве[р’х’у ], о[л’х’а ]. Это явление возникло в XV в. и теперь наблюдается в южно-, средне- и севернорусских говорах. А так как по аналогии заднеязычные иногда смягчаются и после твердых согласных, например, пал[к’ а], во[фк ’а], то можно говорить, что [к’] начинает тяготеть к фонеме, но процесс этот не охватывает всех заднеязычных согласных и задерживается влиянием литературного языка.
История аканья
Древнерусский язык характеризовался таким явлением, как оканье - одинаковым произношением гласных фонем независимо от положения по отношению к ударению.
Современный русский литературный язык является акающим - гласные звуки в безударном положении произносятся нечетко вследствие количественной и (или) качественной редукции. Редукция возникла в языке как результат исторического процесса развития аканья.
Под аканьем в широком смысле понимают неразличение гласных фонем неверхнего подъема < а >, < о >, < е > в безударных слогах . Качество звука, который произносится в соответствии с фонемами < а >, < о >, < е >, зависит от позиционных условий: положения по отношению к ударному слогу, от окружающих согласных, от позиции начала и конца слова (синтагмы). Возникнув как явление диалектное, аканье распространилось на московский говор и впоследствии стало нормой литературного языка.
История возникновения и развития аканья до настоящего времени не получила однозначного объяснения. Трудность в реконструкции этого исторического процесса связана с решением комплекса вопросов: Какова фонологическая сущность аканья? На какой территории оно появилось? Какова хронология развития аканья как фонологической системы? Когда и в каких условиях сформировались известные современным говорам типы аканья? - и др.
Факты аканья, отмеченные в памятниках письменности, достаточно противоречивы: с одной стороны, отдельные примеры, свидетельствующие об акающем произношении, зафиксированы уже самыми ранними памятниками ХI-ХIII вв.: шира та , дара вати (Новг. минеи, ХI в.), от па па, к а тцеви (новг. берестяные грамоты ХII, ХIII вв.); с другой стороны, широкого распространение аканья памятники ХIII-XIV вв. не подтверждают, а множество белорусских памятников XV-XVII вв. совсем не отражают аканья, хотя белорусские говоры относят к территории его первичного распространения.
Письменная традиция не давала возможность писцам отражать непосредственное произношение слов, и это затрудняет использование данных письменности в решении хронологических вопросов аканья. Проблема распространения и развития этого исторического процесса лингвистами решается преимущественно на основе материалов современной описательной диалектологии и лингвогеографии.
Проблемы предпосылок к возникновению, времени и локализации аканья на разных этапах его развития взаимосвязаны. Все указанные вопросы решаются в зависимости от понимания исследователем фонологической сущности аканья, научных данных, доступных ученому во время появления той или иной гипотезы.
Гипотезы о происхождении аканья возникали неоднократно.
Одна из них предполагает общеславянское происхождение аканья. Сторонники этой гипотезы связывали аканье с генетическим совпадением < a > и < o > в одном звуке, что было характерно для восточной части индоевропейских языков. Подобные гипотезы высказывались А. Мейе, А. Вайаном, В. Георгиевым.
Так, по теории болгарского академика В. Георгиева аканье не возникло на почве какой-то части восточнославянского диалекта, а было унаследовано из праславянской эпохи. Аканье отражает свойственное славяно-балтийским языкам совпадение < o > и < a > в одном звуке. В балтийских областях < o > и < a > совпали в < a >; в славянских - первоначально совпали в < a >, а в дальнейшем перешли в < o > в одних говорах во всех позициях (это окающие говоры), в других говорах - только в ударном положении (это акающие говоры).
Гипотеза В. Георгиева признана сомнительной, т.к. не учитывала фонологической сущности аканья: аканье - это прежде всего неразличение фонем < a> и < o >. В свете новых научных данных точка зрения В. Георгиева критикуется, как несоответствующая материалам древнерусских памятников и данным современной лингвогеографии.
В конце ХХ века к обоснованию указанной гипотезы вернулся Ф.П. Филин. По мнению этого ученого, механизм аканья имеет в основе особенность, которая является наследием фонетической системы общеславянского языка. Этой системе был свойственен звук - лабиализованный гласный нижнего подъема. В природе указанного звука были заложены два пути его дальнейшего развития: усиление лабиализации и изменение в [o] или ослабление лабиализации и изменение в [a]. Подобные звуки - и - отмечаются в современных русских и белорусских говорах, хотя некоторые ученые предполагают их позднейшее появление. Как предполагал В.П. Филин и его последователи, во всех славянских языках под ударением перешел в [o], т.е. приобрел напряженную артикуляцию, в безударном положении в большей части говоров изменился в [o], а в некоторых диалектах - в [a]. Таким образом развилось противопоставление оканья и аканья.
Другая точка зрения на происхождение аканья предполагает, что аканье - явление субстратное, т.е. присущее некоему языку, существовавшему на территории Восточной Европы до появления на ней восточнославянских племен. Это точка зрения П.С. Кузнецова, В.Н. Сидорова. В некоторых работах об этом пути возникновения аканья пишет А.А. Шахматов, полагая, что неразличение фонем < a > и < o > - древнейшая черта племенных диалектов дреговичей (предков современных белорусов) и вятичей.
Третья гипотеза o процессe появления аканья относит его возникновение к восточнославянскому периоду языка. Аканье генетически связывают с перестройкой акцентной структуры слога и хронологически - с процессом падения редуцированных. Сторонники этой точки зрения - Н.С. Трубецкой, С.Б. Бернштейн, Л.Л. Васильев, Р.И. Аванесов, К.В. Горшкова и др. - убедительно обосновывают свое мнение, привлекая в качестве доказательств данные современных исследований диалектологии и истории языка Указанная гипотеза подтверждается тем, что: а) ни в одном современном говоре нет различий в вокализме исконного первого предударного слога и вторичного первого предударного (ставшего первым предударным после падения редуцированных); б) современные типы предударного вокализма указывают на то, что аканье возникло после того, как появилось противопоставление фонем < о > и < ô > («закрытый» звук); а фонема < ô > появилась вследствие перестройки интонационной системы древнерусского языка; в) некоторые разновидности современного диссимилятивного аканья указывают на появление аканья до совпадения < Ý > и < е > в одной фонеме и до перехода
С процессом перестройки интонационной системы связывал развитие аканья А.А. Шахматов, первым создавший более или менее стройную теорию возникновения этого исторического процесса.
Объясняя появление аканья, ученый предположил, что до смены интонации фонемы верхнего подъема < и >, < ы >, < у > (а в некоторых диалектах и < а >) были долгими, остальные - <о>, <ô>, < е >, < Ý > (т. е. < ê > «закрытый» звук), < а > - краткими.
В результате изменения характера ударения выделился ударный гласный, а в безударном положении звуки сократились: долгие < и >, < ы >, < у > стали краткими, а краткие < о >,< е >,< а > - редуцированными. При этом на месте фонем < a >, < o >, < e > в первом предударном слоге возникла фонема неясного качества: после твердого согласного < a >, а после мягкого согласного < e >. На втором этапе изменения сократились долгие ударные гласные, для которых долгота давно перестала быть дифференцирующим признаком. Вследствие этого все гласные в положении под ударением на втором этапе стали краткими (такими они являются в современном русском языке и говорах).
Причины падения редуцированных. Отражение процесса падения редуцированных в письменных памятниках. Существует несколько гипотез о причинах падения ред-х. 1 . В. М. Марков, Иванов. Ред-е утратились потому, что они были малоинформативными фонемами, были слабо противопоставлены другим гласным фонемам . Ь и Ъ хар-ись особым доп. признаком – сверхкраткость. Марков: информативность ред-х снижалась еще больше за счет распространения неэтимологических ред-х, вследствие пр-па восходящей звучности. Если этот принцип нарушался, то возникали вставные ред-е: ВЪЗЪ ЗЬРѣТИ – этимологически на конце приставок на –З не было ред-ого. Вставной ред-й появляется для восстановления пр-па восходящей звучности. 2 . Н. Д. Русинов. Утрате ред-х способствовало изменение хар-ра ударения. Первоначально ударение было музыкальным. Ударный гл-й отмечался интонацией. В ДРЯ очень рано ударение стало силовым. Ударн. гл-й теперь выделялся силой и долготой. -> Возникло противоречие: если перед ударением оказ-ся ред-й, то он произносился короче и слабее, чем перед гл-м в безударном слоге, что противоречило хар-ру ударения: ДЪ’СКЫ (доски). ППР в памятниках . Др. русские памятники отражали неравномерную картину. Она связана с типами пам-в, с территорией их возникновения, с позициями ред-х. В бытовой письменности ред-е удерживались дольше, чем в книжной. Пам-ки отражают более раннюю утрату ред-х в слабой позиции, прояснение – более позднее. В разных слабых позициях утрата ред-х проходила в разное время. Раньше всего утрачиваются ред-е в начальном предударном слоге, особенно в тех морфемах, где слабые ред-е не чередовались с сильными: КЪ НѧЗЬ, МЪ НОГО, КЪ ТО, ЧЪ ТО. Рано утрачиваются ред-е в абсолютном конце слова. Эта позиция тоже не поддерживалась сильными. В конце слов ред-е выступали как разделители при сплошном написании текста. Позже Ъ и Ь стали указывать на тверд/мягк согл-ого. Судить об утрате конечных ред-х можно по косвенным данным: отвердение конечных губных (чаще всего М) – ѣМЬ (Ъ) -> ем, ТѣМЬ (Ъ) -> тем. Отвердение конечного М прошло по всей Руси. Искл.: СЕМЬ, ВОСЕМЬ. В некоторых русских говорах отвердение конечных губных прошло шире: КРОВ (=кровь), ГОЛУБ (=голубь). В разных говорах ред-е утратились в разное время. На юге падение произошло раньше (сер. XI в), на севере (сер. XII в). К сер. XIII века падение ред-х завершилось.
Ъ, ь в сочет с j изменялись: ъj > ы, jьj > и (комбинаторные изменения). Ы, И могли быть и позиц вариантами ыj, иj. Пр., крыѭ (крыти). К позиционным изменениям относятся сильные и слабые позиции -> в одной и той же морфеме редуц могли черед-ся как сильные и слабые. Потом слабые редуц вообще перестали произноситься, а сильные начин произноситься как гласные полного образования О и Е. Редуц ы, и в слабых позициях тоже утрачивались, а в сильных – вокализовывались, но в разных вост-слав диалектах по-разному. В говорах, к-е легли в основу РЯ ы>о, и>е. Пр, ши/а > ше/а, глухыи > глухой. В говорах, к-е легли в основу укр и бел яз сильные ы, и перешли в ы, и полного образвоания. Вскоре в укр яз Ы и И совпали в одном И. Пр., Лии > леи (рус), лiи (укр), лi (бел). Крыи> крой, крiи, крыи. Судьба редуц зависела от того, наход-ся ли он перед плавным или после него: 1. tъrt 2. trъt. В сочетаниях 1го типа во всех диалектах редуц прояснялся. Пр., търгъ, вълна, дьржати. В сочет 2го типа судьба редуц уже зависела от позиции. В сильных позициях редуц, как обычно, прояснялись. Пр., кръвь. В слабых позициях (Пр., сльза): 1. у всех вост славян происх утрата ред => 2. появлялось стечение согласных 3. плавный развивал слоговость 4. но для вост славян слоговость нехар-на, поэтому происходил процесс освобождения от слоговости -> в говорах рус яз после плавных развив гласные О и Е. В отд словах (как диалектное явление) были утрачены и редуц, и плавные. За счёт слоговости плавных развив звуки Ы и И и в укр, и в белорус языках. В некот случаях рез-ты падения редуц были неожиданными, не соответ-ли правилам соотв позиций: слабые ред могли проясняться, а сильные утрачиваться. Пр., смольньскъ > Смоленск, чьтьца > чтеца (возд формы Им.п.). Такие формы возникают в связи с грамматической аналогией (стремление к обобщению основ у разных форм слова).
Изменения в слоговой и морфемной структуре слова в связи с падением редуцированных. ПР привело к перестройке звуковой системы ДРЯ, т. к. прекратило д-ие основных закономерностей более древнего периода истории. После ПР утратил свою актуальность закон открытого слога (хотя тенденция к открытости слога осталась). Так слова, имевшие в ДРЯ 2 открытых слога: сто/лъ, ко/нь, съ/нъ, оказались односложными, причем с закрытым слогом: стол, кон’, сон. Потерял актуальность и слоговой сингармонизм: в пределах одного слога стали возможны звуки неоднородной артикуляции (л’ес – в 1 слоге мягкий согл., передний гласный и твердый согл). Все это привело к тому, что в русском языке распространились односложные слова (до ПР в основном некоторые союзы и предлоги). Утрата слабых ред-х и связанные с нею изменения стр-ры слога привели к появлению в ДРЯ новых грамматических форм и новых морфем. «0 окончание» - форма слова представляет собой чистую основу в рез-те утраты конечного слабого Ь или Ъ. До ПР Ь и Ъ были окончаниями форм И. п., ед. ч. слов м. р.: столъ, конь , слов м. и ж. р.: гость, кость . После ПР в этих формах возникло «0 окончание». Но если бы формы с «0 окончанием» были только в словах с Ь и Ъ на конце, то следствия ПР не вышли бы за рамки чисто фонетических явлений. Возникнув как рез-т ПР, новые формы стали явлением грамматическим, т. е. характеризующим морфологическую систему РЯ, формы его словоизменения. Так же развивались и грам-ие элементы, состоящие из одного согласного (до ПР не сущ-ло морфем из 1 согл.). Пример: до ПР формы 3 л., ед. и мн. ч. глаголов наст. вр. оканчивались на [ть], после ПР окончанием стало только [т’]. После ПР появились и суффиксальные морфемы из одних согл. Пример: вместо ДРЯ суф-сов –ьск -, -ьн -, -ък -, возникли –ск -, -н -, -к - (палъка – палка ). В ДРЯ такие морфемы совершенно искл.
Изменения в системе согласных фонем в связи с падением редуцированных. После ПР произошли следующие процессы: 1 . формирование фонем ф/ф’ . Раньше встречались только в заимствованиях. После ПР возникло оглушение в/в’ в абс. конце слова (кроф ’) и перед след. глухим (моркоф ка). У фонем в/в’ появляются позиционные варианты ф/ф’. Создаются предпосылки появления самостоятельных фонем ф/ф’. Процесс поддерживается наличием достаточного кол-ва заимствований с ф/ф’ в сильных позициях (ф араон). До сих пор в говорах, где отсутствует оглушение в, в этиз позициях замена на хв, п. 2 . формирование корреляции по звон/глух согласного . До ПР звонкие и глухие согл. сущ-ли, но они не образовывали соотносительных рядов, т. е. не сущ-ло позиций, где глухие озвончались, а звонкие оглушались. Искл.: з/с, т. к. в приставках на –з не было ред-ого. До ПР ПѧДЬ – ПѧТЬ; РОГЪ - РОКЪ. Появились позиции нейтрализации глух/звон: конец слова, перед шумным согл. Это означало, что глух/звон стало позиционно обусловленным кач-ом. Вместо параллельных рядов появились пересекающиеся ряды: до ПР <д> - [д], <т> - [т], после ПР [д], [т]. ПРУД – ПРУТ, СВАТАТЬ – СВАДЬБА . После ПР смыслоразличительная роль этого признака ослабилась. В рез-те возникновения соотнесенности, возникло большое кол-во омофонов. 3 . формирование корреляции по тверд/мягк согласного. К началу письменного периода произошло вторичное смягчение полумягких -> появились пары тверд/мягк. До ПР мягкие согл. не выступали как самостоятельные, т. к. не выполняли смыслоразличительной роли. После утраты конечного ред-ого на конце слов стали находиться либо тверд., либо мягк. согл. -> они стали единственными различителями смысла в позиции конца слова: БЫЛЪ – БЫЛ’(Ь). Тверд/мягк полностью освободились от влияния гласных, стали самостоятельными фонемами. Признак тверд/мягк усилил свою смыслоразличительную роль.
Изменения в системе гласных фонем в связи с падением редуцированных. После ПР сократилось кол-во и упростилась система гласных. Фонемы Ь, Ъ перестали сущ-ть. Осталось 7 глас. фонем. Утратился 1 из диффер-х признаков – долгота (количественный, квантитативный). Произошло объединение фонем <ы> и <и> в одну. Их судьба связана с категориями тверд/мягк. 1 . Сначала твердость и мягкость как парное явление было очень ограниченно. Все твердые могли получать только полумягкость. В это время <ы> и <и> являются самостоятельными фонемами: мылъ – милъ . 2 . К нач. письменного периода произошло вторичное смягчение полумягких. Появились пары, но мягкие согл. еще не явл. самостоятельными. Обычно в этот период смыслоразличительную роль выполнял целый слог (силлабема): мылъ – милъ : гласный уже не играет определяющей роли, а согл. еще не приобрел эту роль. Фонемы <ы> и <и> связ-ся с согл., т. е. происходит дефонологизация признака ряда у гласных, т. е. ослабление фонематической роли. 3 . После ПР мягкие согл. стали самостоятельными фонемами -> именно согл. стали играть ведущую роль и стали определять кол-во гласных (раньше наоборот). Ы и И стали аллофонами одной фонемы <и>: [ы], [и], т. к. звук [ы] более ограничен в своих позициях. Он не встречается в начале слов, не употребляется изолированно. По артикуляции [ы] четко отличается от [и], его можно произнести изолированно -> его включ. в табл. гласных. Превращение <ы>, <и> в одну фонему наблюдается по пам-ам уже с 12 века: замена [и] на [ы] после твердых: ПОДЪИМАТИ ->ПОДЫМАТИ, СЪ ИВАНОМ -> С ЫВАНОМ.
